Хороший вопрос — хороший и опасный даже. Умеет Бая вопросы задавать.
— Семья моя давно уж мне радоваться перестала, — так же негромко отвечает Вран. — И братья с сёстрами мои больше её радуют, чем я. Вздохнут они все спокойно, если я из их жизни исчезну вдруг. Погорюют, конечно, немного, но всем на благо это пойдёт.
— Больно уверенно ты за других говоришь, — замечает Бая. — От чувств расстроенных всегда кажется, что…
— Ну и что же ты мне предлагаешь — назад воротиться, всю деревню опросить, кто плакать по мне всю жизнь будет, а кому и двух дней хватит? — перебивает её Вран с лёгким раздражением. — Как же мне за них не говорить, если их здесь нет? А если и были бы, то вряд ли правду бы сказали — какая мать признаться захочет, что опостылел ей ребёнок собственный?
— А уверен ли ты, что матери вообще может её дитя опостылеть?
— Бая, я в таких тонкостях общемировых не разбираюсь, — вздыхает Вран. — Не могу я за всех матерей на свете отвечать, только за свою отвечу: не таким ударом это для неё будет, как ты думаешь. Сёстры мои младшие подрастают, мужей им приглядывать пора; братья старшие мои уже семьи свои создают, скоро у самих дети появятся. Много радости у матери будет, много забот у неё сейчас, есть ей чем заняться, а не слёзы по мне до смерти проливать. Так что — возьмёшь ты меня с собой или нет?
Бая тоже вздыхает. Тяжело-тяжело.
— Умеешь ты зубы заговаривать, Вран из Сухолесья, — говорит она. — Этого у тебя не отнять. Не мне решать, останешься ты с нами или нет, я тебе уже говорила. Не надейся ни на что особо.
— То есть… — у Врана от неожиданности голос проседает, — …то есть, согласна ты?..
— Согласна шанс тебе дать, о котором ты так просил, — отвечает Бая. — Не шанс даже — возможность. Приведу я тебя к нам, если так этого хочешь, а дальше уже всё от тебя зависеть буд…
Вран с чувствами собственными не справляется — слишком яркие чувства эти, жаркие, вспыхивают в нём огнём живым и мгновенным, всё нутро спалить грозят. Бая растерянно осекается: подлетает к ней Вран, хватает за руки, к себе притягивает и…
…и соображает: не девка это деревенская, вряд ли горячие поцелуи хоть в щёку, хоть в губы красные оценит. Девки деревенские от такого алеют да хихикают, от себя ладонями отталкивают, а взглядами назад тянут — а вот Бая едва ли так делать будет.
— Гм… Спасибо тебе, Бая, — смущённо говорит Вран. — Век этого не забуду.
— Век сначала прожить надо, — отвечает Бая, странно как-то в глаза ему глядя.
— Да, — говорит Вран. — Это точно.
Никогда ещё он так близко к Бае не стоял — и ворожба её неведомая, чары её волчьи, кажется, от близости такой сильнее становятся только: чудится Врану, что видит он в глазах её отблески янтарные, что чувствует он от волос её запах чудной, не зимний совсем — летний; пахнет от Баи травами душистыми, ягодами сладкими, но с кислинкой, и ведёт от этого запаха и взгляда странного у Врана голову, и ведёт, ведёт, ведёт…
— В моих глазах в мой дом проход не откроется, Вран из Сухолесья, — насмешливо говорит Бая. — Спешить нам надо, если до рассвета хотим ко мне попасть. А я бы на твоём месте очень этого хотела — хоть времени мне немного выгадаем, чтобы я с главой переговорить успела.
— Да, — повторяет Вран, моргая и приходя в себя. — Да, конечно. Сделаем всё в лучшем виде, Бая. Я быстро хожу, какой там рассвет — до сумерек утренних управимся.
Бая смотрит на него с лёгким сомнением, но ничего не говорит.
И из рук его почему-то опять не вырывается — второй раз уже.
— Дай мне руку, — почти шепчет Бая, поворачиваясь.
— Что?.. — рассеянно Вран переспрашивает.
Он уже и забыл, что за Баей следует, а не сам по лесу бродит — так долго они идут, так молчаливо, так быстро. Одно дерево другим сменяется, один сугроб в другой перетекает, один хруст их шагов слышится да дыхание Врана прерывистое. Безветренно в лесу, даже снег с неба не падает, да всё равно кровь в жилах от холода стынет — ног Вран уже почти не чувствует, как инородное что-то внизу туловища движется, одной волей ведомое. Пальцы Врана тоже замёрзли уже, никакие перчатки не спасают, никакие разминания — а Бая ни слова ни роняет, по-прежнему вперёд птицей резвой летит, птицей дикой и ко всем этим условиям привычной. Улетают птицы обычно на зиму в края тёплые, в земли, для живых недоступные — и выходят, видимо, на смену им другие птицы, птицы волчьи, птицы зимние. Этим птицам никакие морозы не страшны — Бая будто в них и родилась, из них и вышла, и они — часть её, а она — их.