И тут она выкрикнула:
— Напугала, мне на твоё верие не верие начхать. Если б не ваше семейное появление на фронте, он был бы мой.
— Тише, тише… Раз навязалась на разговор не ори. Не прикидывайся идиоткой, это его решение. Не захотел бы видеть семью около себя, нас там не было. И поверь, я с ним прожила 45 лет, если б у Костика было к тебе сильное, нежное и глубокое чувство, он бы повёл себя иначе. Очень тебя прошу, ради наших детей, прекрати нести околесицу.
Та помолчала, а потом с жаром заявила:
— Но он признал дочь.
У Юлии вспыхнули глаза.
— Ну ты и стерва. После твоих надоедливых звонков, угроз… Надавливаний на Казакова. Видишь, я знаю всё. И разве признал? Опять же, это я попросила уступить тебе. Его здоровье и спокойствие нашей семьи, дороже щепетильности. Потом фамилия это не признание и тебе такое известно не хуже меня. Он сиротам детдомовцам её давал. Так что считай это из той же серии. Вот, если б эта инициатива исходила от него или он привёл её и сказал: — "Люлю, Ада, это моя дочь. Примите её". Или хотя бы в одном из множества интервью упомянул об этом, а не подчёркивал на каждом шагу: — "У меня одна дочь". Тогда это было бы признанием, а она была бы его.
Галина развела якобы душивший воротник на груди и выпалила:
— Почему ты так жестока ко мне и моему ребёнку, что мы тебе сделали?
Юлия оторопела. Проморгавшись развела руками.
— И правда…
— Ты должна понять… Твой же ребёнок натерпелся отстаивая право носить его фамилию. Вот и мой тоже. Она дралась в классе со сверстниками доказывая его отцовство.
Юлия поправила шарф. Понять даму она не могла: притворяется или действительно разницы не видит.
— По-моему, как ты не видишь разницы между "матрасом" и любовью, так не заметила и того, что Ада будучи Рутковской отстаивала право продолжать носить эту фамилию. Человек давший ей её был узником "крестов" и "врагом народа". Твоя махала кулаками желая стать дочерью маршала и героя, который пользовался её матерью, как подстилкой. И по-твоему разницы никакой? Ни чувства гордости, ни чувства стыда. У нормальных людей об этом молчат.
Но дама не стушевалась заявив:
— Ты всё переворачиваешь.
— Неужели. Он и так не важно себя чувствовал, а вы с доченькой любящие-то довели его до страданий.
— Он был обязан… Это его обязанность. Я только заставила выполнить его свой долг перед моей девочкой.
— Обязан? Он ничего тебе не обязан. Ты этого ребёнка устроила себе сама. Это первое. Второе, — зачем, если ты не отдала девочку нам, нужно было говорить ей кто её отец, а? Или считала, что быть "подстилкой" маршала престижно, чем кого-то другого. Очки себе таким способом набирала. Мерзость какая…
— Неправда, — вплотную подступила к Юлии соперница.
— Да, правда всё это, правда и тебе она известна не хуже меня. Как ты ради своей прихоти, перешагнула через меня и мою дочь, так ты ради своей цели и по нему прошлась.
— Не поняла…
— Разве. С чего такая непонятливая-то стала. Адуся, узнав, что отец связался с тобой, хотела отказаться от его фамилии, а я уйти, но ради его спокойствия на фронте и любви к нему, мы запрятали свои обиды и жили только для него. Вам обоим это не понять. У вас иные принципы, подходы и цели… А ведь, если б твоей дочери от Рутковского нужны были отцовская любовь и поддержка, он бы наверняка оценил, принял это и фамилию свою дал по собственной инициативе… Вам же не его любовь нужна была, не её вы просили, а фамилию. А ведь у него уже были нелады со здоровьем. Пожалели бы. Где там… Наоборот, узнав, что он болен, усилили натиск. Поторопились, мало ли протянет ноги и не достигните цели… Для вас с доченькой всё счастье на фамилии сошлось, любым путём получить мечтали. И добились своего, правда какой для него ценой. Про долг теперь вспомнила… Как вырывала и хитрила с той беременностью забыла. Обещала: "Никто не узнает, не напомню о себе, исчезну, кровиночка для себя… одна всю жизнь проживу…" А ведь могла не рожать, отдать ему… Тебе же она не нужна была, бабка с дедом воспитывали. Ради принципа на столб полезла… Зачем же врёшь, кому врёшь, нас тут трое. Ты, я и он. Не слишком ли рано ты развернулась. Я жива и здорова. Языком тоже пока ворочаю. Очень прошу, погуляла по молодости, замуж сбегала и вторую дочь родила, сейчас же опять не скучно живёшь, угомонись. Оставь нас в покое. Память его марать не дам.