- Я сейчас запишу номер квитанции. Придешь получать чемодан через полтора часа. За это время я успею ознакомиться с его содержимым.
- Хорошо, - сказала Татьяна. - Только мне страшно.
- Крепись, - посоветовал он. - Сама влипла в историю. Никто не виноват.
- Знаю, что сама, - ответила она, - потому и страшно.
- Возьми пистолет, - сказал он, достав из кармана «ТТ».
- Я не умею стрелять.
- Очень просто. Отведешь предохранитель и нажмешь курок.
- Не надо, - она покачала головой.
- Зря… - Он спрятал пистолет.
- Мне оставаться здесь? - покорно спросила она.
- Иди к людям. Тут слишком пустынно.
Татьяна кивнула:
- До свиданья.
- Из камеры хранения чемодан отнесешь домой. И сразу же возвратишься в библиотеку.
Площадь перед вокзалом лежала круглая. В центре - сквер, тоже круглый, как обруч, обсаженный рослыми кустами самшита. Скамейки были пусты из-за дождливой погоды. А люди прятались на вокзале, но все не могли втиснуться в здание, потому много солдат и женщин стояло под фронтоном у входа. И Чиркову пришлось смотреть требовательно и строго говорить:
- Пропустите.
От мокрых одежд шел пар. И сильно пахло хлоркой, которую медслужба, боясь эпидемий, совсем не экономила; пахло человеческим потом, махоркой, бензином, дешевым мылом и еще черт знает чем другим.
Начальник вокзала провел Чиркова в камеру хранения.
- Приемщик - человек надежный? - спросил Чирков.
- Да. Женщина. Наш старый работник.
Они разыскали нужный чемодан. Немного тяжеловатый для своих размеров.
Чирков откинул крышку и увидел два поношенных платья. Синее в белую горошинку и салатное. Капитан осторожно поднял платья. Под ними лежали бруски размером с хозяйственное мыло - толовые шашки.
КАИРОВ ВЫХОДИТ НА ЦЕЛЬ
Она со страхом осмотрела библиотеку, уверенная, что за каждым стеллажом стоит человек, готовый лишить ее жизни. Свет, попадавший через низкие решетчатые окна, едва освещал полуподвал. И Татьяна, подойдя к своему столику, быстро включила настольную лампу. Желтый круг лег на старую газету, измазанную фиолетовыми чернилами, коснулся стенки ящика, где лежали читательские карточки, обласкал черный неуклюжий телефон.
Однако темнота в углах загустела. И помещение казалось Дорофеевой еще мрачнее, еще зловещее…
Выслушав доклад Чиркова, Каиров сказал:
- Хорошо, что вы подменили содержимое чемодана. Плохо, что квартира Дорофеевой оставлена без присмотра.
- Наблюдение есть. Наш человек стоит вот здесь, - Чирков коснулся места на плане города. - Он видит, кто выходит из-под арки и входит во двор.
- В дом Дорофеевой можно попасть через крыши - это раз. Скоро стемнеет - это два. А самое неудобное, что во двор входит много людей.
- Но если кто-то придет за чемоданом… - начал Чирков.
Каиров прервал:
- Он скорее всего откроет его в квартире. Увидит вместо взрывчатки кирпичи и постарается быстро и незаметно скрыться.
Татьяна вздрогнула. Телефон звонил требовательно, тревожно. Она выдохнула в трубку:
- Да.
- Татьяна Ивановна, - голос мужчины, назвавшего пароль.
- Я вас слушаю.
- Вы получили чемодан?
- Да.
- Где он?
- У меня на квартире.
- Хорошо. Пусть полежит до завтра.
- Мне все равно, - раздраженно ответила Татьяна.
- Вы чем-то взволнованы?
- Вам показалось.
- Надеюсь, что это так…
К вечеру распогодилось. Ветер утих, пришедшие на смену тучам пушистые белые облака висели неподвижно. Небо между ними было не яркое голубое, а дымчатое. И солнце, скатившееся за горы, подсвечивало розово и нежно.
Каиров оставил машину за квартал от дома Татьяны. Сказал шоферу, чтобы не уезжал, дожидался его возвращения.
- Если я не вернусь через час, позвони Чиркову. Пусть он прибудет на квартиру Дорофеевой.
Женщина катила ребенка в коляске. Коляска была очень хорошей, довоенной, заботливо сбереженной. Бледно-зеленая, с белыми колесами и блестящей никелированной ручкой. Каиров отступил в сторону, пропуская женщину и ее ребенка. Ребенок лежал молча. И глаза на его лице казались пребольшими.
Мужчина на табурете вставлял стекла. Почерневшая, с дырочками от гвоздей фанера валялась прямо на тротуаре. Но стекла были не целые, а колотые.
У подъезда на маленькой лавочке сидели две старушки и девочка-школьница. Старушка смахивала слезы, скорее радостные, чем печальные, а девочка читала вслух письмо.
- …а фашистов мы ненавидим люто. И бьем их от всей души. У нас есть знаменитый снайпер…