- А по-французскому может? - не сдержалась Анастасия.
- Нет.
- Хорошо, - прячась за раздражение, как за щит, сказала Анастасия. - Я выполню все, что вы сказали. Но я хочу видеть отца.
- Сейчас это невозможно.
- Тогда я возвращаюсь в Москву. Мне надоело затворничество. Я не привыкла к такой жизни, без друзей, без подруг…
- Отпускать вас отсюдова не велено. Я за сохранность вашу башкой отвечаю.
- Ничего не понимаю. Ничего… Я напишу отцу…
- Только не сегодня. На следующей неделе. Всему свой срок.
Анастасия поднялась. Она доставала Воронину до подбородка. Почувствовала тошнотворный запах табака и самогона. И шагнула в сторону. Прильнула к окну.
- Барышня, - сказала Воронин. - На чердаке в стружке хранятся груши и яблоки…
- Принесите, - оборвала Анастасия. Она считала, что нужно показать характер. И насмешливо добавила: - Или вы хотите подняться со мной на чердак?
- Мы хотим, чтобы у вас не был бледный цвет лица, - сказал хмуро Воронин. И кашлянул.
На другой день геологи куда-то ущли еще ранним утром. С рюкзаками, кирками, лопатами. И пелена дождя скрыла их, как скрывала и горы и дорогу.
Сам отлучился из дому вчера к вечеру, велев женщинам крепко запираться и не впускать в дом никого ни под каким предлогом.
Старуха пекла хлеб. Анастасия любила смотреть, как жена Воронина возится у печи, совершая удивительное таинство серьезно и молчаливо. И в доме, и даже во дворе стоял запах свежего хлеба, сладковатый, хмельной запах.
Часам к трем погода прояснилась. Небо стало синим-синим, с круто замешенными белыми облаками, которые плыли с юга над вершиной горы.
Анастасия подошла к ограде. И смотрела вверх. Ощущение времени исчезло, незаметно, как порою исчезает боль.
- Добрый день или, вернее, вечер, - сказал мужчина.
И она сразу узнала самого молодого из геологов, которого несколько раз видела из окна.
Аполлон улыбался, глядя на нее чуточку смущенно. Щеки у него покраснели. И она тоже почувствовала, что не в силах скрыть румянец. Хотя за последнее время привыкла к пристальным, а порою откровенно восхищенным взглядам мужчин.
- Я так и думал, что у старого егеря есть все основания прятать свою племянницу.
- Разве такие основания вообще могут существовать?
- Да. Посмотрите в зеркало.
- Я не верю зеркалу. Лучше в воду…
- Вы говорите так, словно всегда жили в лесу. А между тем в вас много городского. Вы не похожи на внучку кубанского казака.
Аполлон, не стесняясь, разглядывал ее тонкие белые пальцы, длинные, заостренные ногти.
- Молодые девушки везде одинаковы, - ответила Анастасия. Ей все-таки нравился этот геолог из Москвы. И она добавила: - Дважды в год лета не бывает.
Аполлон усмехнулся:
- Стар будешь, а молод - никогда.
- Вот именно. - Анастасия силилась побороть смущение. И даже страх. Как ни суди, но внучке или там племяннице кубанского казака ни к чему болтать по-французски с незнакомым человеком. Однако что-то было в этом мужчине располагающее к откровенности. Кажется, глаза, умные и ласковые. Она не могла сердиться, глядя в них. Она только сказала:
- До свидания.
6
Каиров сразу узнал певучий голос уполномоченного ГПУ. Даже в трубке чистый и немного протяжный, будто человек, произносивший слова, хотел их пропеть, но потом передумал, а звучание осталось.
- Мирзо Иванович, милый, ожидаешь?
Каиров ответил:
- Мирзо Иванович человек терпеливый. Более терпеливый, чем квочка.
Уполномоченный захохотал:
- Так не пойдет… Мужчина! Азиат! И вдруг квочка. А почему не сокол, высматривающий добычу?
- Какой сокол?.. Зачем душу крутишь? Говори прямо, ты ко мне придешь или я к тебе.
- Ни то и ни другое. Сапожник молчит.
- Значит, еще не время.
- Там виднее.
- Звони.
- Домой?
- Что говоришь? - удивился Каиров. - Я у себя. В милиции. Часы есть. Смотри на стрелки.
Была пауза. Видимо, уполномоченный действительно смотрел на часы.
- Двадцать минут третьего, - донеслось из трубки.
- Вот видишь. Скоро утро.
- Хорошо бы выпить крепкого чая. Всего, Мирзо Иванович.
Положив трубку, Каиров очень зримо представил большой фарфоровый чайник с двумя красными маками на боках, которым уполномоченный гордился, солдатскую эмалированную кружку и подумал, что неплохо бы и в милиции завести чайник, а может быть, самовар, чтобы вот такой глухой ночью ребята могли побаловаться кипяточком. Он и сам любил горячий чай со свежей душистой заваркой. И чтобы варенье было в кругленьких белых розетках с какими-нибудь маленькими цветочками, вишневое варенье, сливовое и обязательно из алычи. И хорошо, когда за окном ветер, и голые ветки трутся о стекло, и тучи спешат, деловые, озабоченные… Тогда чай уже не чай, а наслаждение, словно добрая баня или верховая езда. Впрочем, при одном условии: если на сердце не щемит, если на сердце все спокойно. В противном случае лучше пить вино, или чачу, или простую водку. Но только немного, ради просветления…