- Значит, версию с Дешиным…
- Версию с шофером Дешиным нужно отставить, и чем скорее, тем лучше. Дешина следует судить по другим статьям. К убийству он никакого отношения не имеет. Если фляжка Сизова оказалась на квартире у Дорофеевой, тогда из чьей же фляжки он угощал шофера? Выясните у хозяйственников, не получал ли Сизов второй фляжки. Опросите его сослуживцев, не брал ли он фляжки у кого взаймы. Подготовьте мне фотографии офицеров, с которыми Сизов был знаком или мог быть знакомым. Мы отправим их в Поти. Возможно, Примаков опознает кого-нибудь на фотографии. Все это нужно мне завтра к часу дня… Сегодня же к десяти вечера обеспечьте грузовую машину, лопаты и четырех солдат. Вот так, Егор Матвеевич… Аленка была рада вашему приезду?
- Хорошая девчонка, - Чирков, совсем как школьник, шмыгнул носом и уткнулся в пол взглядом, доски считать начал.
- Хороших девчонок много, - сказал Каиров и с грустью добавил: - Этим прекрасна жизнь, этим и печальна… Ну что ж, теперь можно и в столовую.
Уйти не удалось. Помешал телефон.
- Золотухин? - переспросил Каиров. - Привет, Дмитрий. Ко мне? Через пять минут? Давай, жду.
Каиров словно не хотел расставаться с телефоном, даже положив трубку на рычаги аппарата, он продолжал поглаживать ее пальцами.
- Обед передвигается на полчаса, - сказал он Чиркову. - А пока в ожидании Золотухина я расскажу, как влюбился первый раз. Не против?
Конечно, нет. Чиркову приятно, что большой начальник, заслуженный человек удостаивает его, капитана, своим доверием. Чирков с удовольствием садится в кресло. Весь внимание.
Как утверждают злые языки, Каирова хлебом не корми, вином не пои, только дай поговорить.
- Сорок четыре года назад, А точнее - в одна тысяча девятисотом году, мне исполнилось шестнадцать. А ей было… Ей четырнадцать. Но у нас в Азербайджане девушки в таком возрасте выглядят как в России семнадцатилетние.
- Солнце…
- Скорее, воздух, растительность. Щедрости много. Вот организм, он как бутон… Расцветает. Звали ее Ануш. Глазами и лицом она была такая нежная и ласковая, как Аленка. Только волосы у нее были не светленькие, а черные и блестящие… что твой сапог. Я работал в сапожной мастерской подмастерьем. А отец Ануш был хозяином этой мастерской. Сухой, прямой, точно метр. Помню, сидит в тени под акацией, четки перебирает. Ануш в мастерскую заглядывала редко - дурной тон по тем временам. Но во дворе появлялась, с подругами играла. И приметила меня, а я ее. Стали мы переглядываться. Она иногда посмотрит и зардеется, словно роза. Сапожники мне: «Давай, давай, не теряйся. Дураком не будь!» А разговоров я там о женщинах наслушался. О! - Каиров махнул рукой. - Ну и однажды - хозяин с мастерами на рынок за кожами уехали - я смело подошел к Ануш. Не помню даже, что сказал. А она быстро, точно это было уже давно заучено, говорит: «При- ходи сегодня вечером в сад и спрячься за кустами сирени». Что скрывать, от радости я пьянел. Не мог вечера дождаться. Время тянулось, словно клей. Наконец подошли гранатовые сумерки. Я в сад. Сижу, как барс, между кустами сирени. Слышу, Ануш песенку поет. Веселую, детскую. Чтобы мама с папой слышали. Я к ней. Она испуганно: «Это ты?» И остановилась совсем близко. Ближе, чем этот стул, - Каиров указал на стул, где висел его китель. - А у меня еще никогда девчонок не было. Не встречался я с ними. Не целовался. Стою, не могу языком шевельнуть. Руки свинцовыми стали. А она быстро шепчет: «Обними меня». И опять песенку поет. Весело, шаловливо. Совсем я растерялся. Это мне позже в голову пришло, что она пением родителей отвлекала. А тогда думаю - издевается надо мной, смеется. Слова из себя выдавить не могу. Где там обниматься. Постояли мы так минуты две. Она спрашивает: «Зачем пришел, чурбан?» Тут я уж… Меня зло взяло. Вспылил я. Схватил ее за косы. А она перепугалась. Завопила: «Вай, вай, мамочка!» В доме шум, крик. Родственники с ружьями. Я бежать. Бежать из города… И завела меня судьба далеко. В Санкт-Петербург. На знаменитый Путиловский завод… Потом революция…
И вот, капитан, прошло двадцать пять лет. Четверть века. Много. И я снова попал в Баку. И, конечно же, пошел на ту улочку, где была сапожная мастерская. Случилось так, что я увидел Ануш. Она жила в том же доме, с мужем и многочисленными детьми. Это была полная, низкого роста, немолодая женщина. Известно, женщины Востока стареют рано. Мне было сорок один год. Стройный, красивый, в форме. И она узнала меня, сказала: «Мирзо, зачем ты тогда убежал? Я сказала родителям, что на меня напали бандиты. Я искала тебя на другой день, ждала». - «Ануш, милая, - ответил я. - Мальчишек шестнадцати лет нельзя любить, только в двадцать шесть лет они достойны женщины». - «А я любила тебя», - сказала она. «Мы все равно не смогли бы остаться вместе. Отец никогда не отдал бы тебя за бедняка». Она спросила: «Где ты был, Мирзо?» Я ответил: «Далеко, Ануш. Я повидал много разных краев. Узнал многих людей. Теперь я строитель. Строю новую жизнь, при которой не будет бедных и богатых, а будут просто равные граждане». - «Да благословит тебя аллах!» - сказала Ануш, и на глазах ее заблестели слезы… После, капитан, у меня было много увлечений. Но эта первая любовь - это как первый цветок персика, как рассвет, как утренняя роса.