– Все, попрощались? – спрашивает Люси, когда Сэм, закинув веревку на спину Нелли, принимается вязать простые узлы.
Сэм только кряхтит, подставляя плечо под сундук, чтобы поднять его. Коричневое лицо краснеет, а потом от напряжения становится фиолетовым. Люси тоже подставляет плечо. Сундук соскальзывает в завязанную петлю, и Люси кажется, что она слышит, как что-то колотится внутри.
Рядом с ней Сэм: темное лицо, оскаленные белые зубы. Люси пронзает страх. Она делает шаг назад. Пусть Сэм затягивает веревку.
Люси не заходит в дом, чтобы проститься с телом. Она сегодня утром отсидела рядом с ним положенные часы. И по правде говоря, ба умер, когда умерла ма. В этом теле уже три с половиной года нет того человека, который когда-то в нем находился. Наконец-то они уйдут достаточно далеко отсюда, чтобы его дух не дотянулся до них.
«Девочка Люси, – говорит ба, прихромав в ее сон, – бэньдань[4]».
Он в редком добродушном настроении. Использует самое ласковое ругательство, которое она помнит с детства. Она хочет повернуться и увидеть его, но шея не слушается ее.
«Чему я тебя научил?»
Она начинает с таблицы умножения. Рот тоже ее не слушается.
«Не помнишь, да? Вечно все путаешь. Луань ци ба цзао[5]». Раздается звук плевка – ба плюется от отвращения. Неровный шаг его больной ноги, потом – шаг здоровой. «Ничего не можешь сделать как надо». Она становилась старше, а ба ссыхался. Ел редко. А когда ел, то, казалось, только чтобы подкормить свой нрав, который прилепился к нему, как старая преданная дворняжка. «Н-да. Прально». Снова плевки, он отходит от нее подальше. Он пьяный, глотает слоги. «Маленькапредадельница». Закончив с математикой, он наполнял их лачугу такими сочными словами, которые не одобрила бы ма. «Ты, ленивая жопа, – гоу ши[6]».
Люси просыпается – вокруг нее золото. На холмах в нескольких милях от города раскачивается сухая желтая трава высотой с крупного зайца. Ветер придает ей мерцание, словно солнце отражается от мягкого металла. В шее пульсирует после ночи, проведенной на земле.
Вода. Вот чему научил ее ба. Она забыла вскипятить воду.
Она наклоняет фляжку – пустая. Может, ей приснилось, что она ее наполнила. Но нет – она вспоминает ночь: Сэм хнычет, просит пить, и она спускается к ручью.
«Изнеженная и глупая, – шепчет ба. – Где ты хранишь свои так называемые мозги, которые ты так ценишь? – Солнце беспощадно; он тает в воздухе, сделав на прощание язвительный выстрел: – Слушай, они же у тебя плавятся, как только ты пугаешься».
Люси видит первые брызги рвоты – они хаотично разлетаются, словно в темном мираже. Лениво прилетает стая мух. Новые позывы приводят ее к ручью; при свете дня оказывается, что ручей мутный. Вода коричневатая. Как и любой другой ручей в этой земле шахт, он загрязнен стоками. Она забыла вскипятить воду. Чуть поодаль лежит Сэм. Глаза закрыты. Пальцы разжаты. Над изгвазданной одеждой жужжит бесчисленный рой мух.
На этот раз Люси кипятит воду, сооружает костер такой жаркий, что у нее голова плавится. Когда вода остывает до температуры воздуха, Люси омывает дрожащее в лихорадке тело.
Сэм нерешительно открывает глаза.
– Нет.
– Ш-ш-ш. Ты болеешь. Позволь я тебе помогу.
– Нет. – Сэм уже много лет моется без посторонней помощи, но это другой случай.
Сэм лягается, но в ногах нет силы. Люси сдирает ткань с засохшей коркой, старается не вдыхать вонь. От жара глаза горят так ярко, что, кажется, в них светится ненависть. Ношеные дешевые штаны ба, подвязанные веревкой, легко снимаются. В скрещении ног, в складках нижнего белья Люси натыкается на что-то. Твердое, корявое.
Люси вытаскивает половину морковки из впадинки между ног младшей сестры: неудачная замена той части тела, которую ба хотел видеть у Сэм.
Люси заканчивает начатое, ее рука дрожит, и оттого тряпка трет тело Сэм сильнее, чем хотела бы Люси. Сэм не хнычет. Не смотрит. Ее глаза обращены к горизонту. Сэм делает вид (как и всегда, когда реальности не избежать), что не имеет никакого отношения к своему телу, детскому телу, пока еще бесполому, дорогому для сердца отца, который хотел сына.
Люси понимает, что должна заговорить. Но как объяснить это соглашение между Сэм и ба, соглашение, которое для Люси никогда не имело ни малейшего смысла. Гора вырастает в горле Люси – гора, которую она не может покорить. Сэм провожает глазами погубленную морковку – Люси швыряет ее куда подальше.
Целый день Сэм рвет грязной водой, а еще три дня у нее не проходит жар. Она закрывает глаза, когда Люси приносит кашу из овса и ветки для костра. В эти неторопливы часы Люси изучает сестру, которую почти забыла: пухлые губы, темные колючие ресницы. Болезнь заостряет круглое лицо Сэм, делает его больше похожим на лицо Люси: более лошадиным, более худым, кожа становится землистой, больше желтой, чем коричневой. Она видит по лицу Сэм, насколько та слаба.