Тень охлаждает ее. Она скорее чувствует, чем видит, как наклоняется Сэм, медлит, тоже садится.
– Нам по-прежнему нужны два серебряных доллара, – говорит Сэм.
Нелли жует траву. Теперь, когда груз сняли с ее спины, она успокоилась. Вскоре он вернется, но пока она спокойна. Люси тянется к руке Сэм. Она натыкается на что-то жесткое в земле – это брошенный мальчишками заплечный мешок. Люси медленно поднимает его. Вспоминает, какой раздался лязг, когда мешок задел ее. Запускает внутрь руку.
– Сэм.
Кусок солонины, то ли расплавившийся на жаре сыр, то ли топленый свиной жир. Леденцы. А в самом низу – завязанные в ткань монетки, спрятанные, но от нее не спрячешь, ведь ее пальцы знают, где искать, она же дочка старателя, ее отец говорил: «Слушай меня, девочка Люси, ты просто чувствуешь, где оно зарыто. Просто чувствуешь». Она прикасается к монетам. Медные центы. Пятицентовики с вытравленными на них животными. И серебряные доллары, чтобы положить на два белых, жидких глаза, закрыть их правильно, отправить душу на последний покой.
Слива
Правила захоронения мертвецов установила ма.
Первым мертвецом Люси была змея. В пять лет она, обуреваемая жаждой разрушения, топала по лужам – хотела увидеть всемирный потоп. Она подпрыгнула, приземлилась. Когда волны выплеснулись из берегов, она оказалась в промоине без воды. На дне, свернувшись спиралью, лежала утонувшая черная змея.
От влажной почвы исходил едкий запах. Почки на деревьях трескались, обнажая свое бледное нутро. Люси побежала домой, держа чешуйчатого мертвеца в руках, чувствуя, что мир раскрылся перед ней своей невидимой прежде стороной.
Ма улыбнулась, увидев ее. Она продолжала улыбаться, когда Люси разжала пальцы.
Позднее, слишком поздно, Люси подумала о том, как бы могла отреагировать другая мать – вскрикнуть, отругать, упасть в обморок. Подумала о том, что ба, будь он дома, вероятно, сказал бы, что змея спит, и стал бы плести небылицы, чтобы выгнать безмолвие смерти прямо в окно.
А ма только приподняла тяжелую сковородку со свининой, туже завязала на себе передник и сказала: «Девочка Люси, еще один рецепт – похоронное чжи ши[8]».
Люси подготовила змею, пока мама делала мясо.
Первое правило – серебро. «Чтобы угомонить духа», – сказала ма, срезая жир с куска свинины. Она отправила Люси за сундуком. Под тяжелой крышкой, среди особенного запаха, между слоями ткани и сушеных трав Люси нашла серебряный наперсток достаточного размера для змеиной головы.
Второе – проточная вода. «Для очищения духа», – сказала ма, омывая мясо в ведерке. Ее длинные пальцы выковыривали личинки. Рядом с ней Люси погрузила в воду тело змеи.
Третье – дом. «Самое главное из всех правил», – сказала ма, а ее нож тем временем отсек хрящ. Серебро и вода могут закупорить дух на какое-то время, не дать ему потускнеть. Но окончательную безопасность духу дает только дом. Дом, который не позволит ему вернуться, – ведь не нашедшие покоя духи время от времени возвращаются, словно какая-нибудь перелетная птица. «Люси? – сказала ма, и нож замер в ее руке. – Ты знаешь куда?»
Лицо Люси потеплело, словно ма задала ей арифметическую задачку, каких они еще не проходили.
«Домой», – снова сказал ма, и Люси повторила, пожевав губу. Наконец ма взяла ее лицо в ладони, теплые, скользкие и пахнущие мясом.
«Фан синь[9], – проговорила ма. Она сказала, что Люси должна дать свободу своему сердцу. – Это нетрудно. Змея принадлежит своей норе. Понимаешь?» Ма сказала, чтобы Люси забыла о похоронах. Сказала, чтобы Люси побежала куда-нибудь поиграть.
Они бегут, как сказала им ма, но на сей раз это не похоже на игру.
Столько лет прошло, а Люси так еще и не может осознать, что такое эта штука, которая называется дом. Как бы ма ни хвалила ее сообразительность, во всех важных делах она настоящая тупица. В отсутствие ответов она может только писáть. «H» – когда слышен шорох желтой травы. «O» – когда она чувствует жесткие стебли под ногами. «M» – когда она порезала палец на ноге и смотрит на удлиняющуюся ниточку крови. «E» – когда она спешит вверх по склону следующего холма вдогонку за Сэм и Нелли, исчезающими за гребнем[10].
Что такое дом, если ба не жилось на одном месте? Он хотел разбогатеть одним яростным наскоком и всю жизнь гнал свою семью в спину, как штормовой ветер. Всегда к чему-то более новому. Дикому. Обещавшему неожиданное богатство и лоск. Годами искал он золото, ловил слухи о ничейной земле, нетронутых жилах. И всегда, прибыв на место, они находили все те же погубленные раскопанные холмы, те же замусоренные ручьи. Старательство – в той же мере воля случая, что и везение в игорных притонах, куда время от времени наведывался ба в поисках неизменно ускользавшей от него удачи. Даже когда ма топнула ногой и потребовала, чтобы они начали жить, честно зарабатывая на угле, мало что изменилось. От одной угольной шахты к другой пересекал их фургон холмы, словно палец, соскабливающий остатки сахара со стенок бочонка. Каждая новая шахта привлекала мужчин обещанием высоких заработков, но с появлением новых работников высокие заработки падали. И семья перебиралась на новую шахту, а потом – на следующую. Накопленное то увеличивалось, то уменьшалось с неизбежностью смены времен года, перехода от влажного сезона к засушливому, от жаркого к холодному. Что такое дом, если они так часто переезжали в хибарки и палатки, в которых пахло чужим потом? Люси не могла понять, как ей найти дом для человека, которого она не могла понять.