Впереди идет Сэм, младшая из них, но более любимая. Сэм ведет их в глубь материка, на восток через холмы. Они находят фургонную колею, по которой когда-то вчетвером приехали в городок, здесь земля утоптана шахтерами, старателями и индейцами, пришедшими сюда до них, а если верить ба, то еще и давно вымершими бизонами. Но вскоре Сэм сворачивает, шагает в своих ковбойских ботинках по нетронутой траве, через заросли бакхариса, чертополоха и хлесткого тростника.
Их шаги оставляют за собой новый, не столь четкий след. Узкий и незаметный, невидимый для преследователей. Ба говорил, что узнал о таких тропинках у индейцев, с которыми торговал близ города. Люси думала, что это пустое бахвальство. Ба не показывал эти тропинки так, как показывал шрам на своей больной ноге, оставленный, если верить его клятвам, тигром.
По крайней мере, он не показывал эти тропинки Люси.
Они идут близ высохшего русла. Люси шагает, опустив голову, надеясь, что русло наполнится до того, как иссякнут их запасы. Из-за этого она почти пропускает первые кости бизона.
Скелет возвышается над землей, как огромный белый остров. Вокруг скелета тишина становится гуще – может быть, примолкла поникшая трава. Дыхание Сэм сбивается, она чуть не рыдает.
Они видели отдельные кости бизонов вдоль фургонной колеи, но никогда – скелет целиком. С тех давних времен, когда сюда пришли первые землепроходцы, здесь мелькали дубинки и ножи, процветали скука и нужда, бралось то, что легко найти, а потом использовать как топливо для костра, или шест для палатки, или болванку, чтобы стругать от нечего делать. Этот скелет нетронутый. Сверкают глазницы – игра света и тени. Сэм могла бы пройти через грудную клетку, не пригибаясь.
Люси воображает эти кости облаченными в шкуру и плоть, животное на своих ногах. Ба заявлял, что когда-то этих гигантов было не счесть на холмах, в горах и в долинах за ними. Ростом в три человека и в то же время такие боязливые, что представить невозможно. «Настоящая бизонья река», – говорил ба. Люси позволяет этому древнему образу заполнить ее сознание.
Они привыкают к костям, но почти не видят живых существ, кроме мух, сопровождающих сундук. Один раз они видят вдалеке кого-то похожего на индейскую женщину, которая машет им. Сэм замирает выжидая, тело ее пробирает дрожь, женщина поднимает руку, к ней подбегают два ребенка. Небольшое племя уходит в полном составе. Русло остается сухим. Люси и Сэм время от времени прихлебывают из бутылок, присаживаются отдохнуть с подветренной теневой стороны каждого холма. Всегда есть следующий холм, а за ним еще один. Всегда солнце. Украденная ими провизия на исходе. Потом они едят на завтрак и обед лошадиный овес. Они слизывают влагу с гладких камушков, жуют сухие стебли, размягчая их.
Но самое главное, Люси подавляет жажду получить ответы на свои вопросы.
План Сэм исходит из одного: ба любил простор. Дикие места. Но насколько дикие? И насколько удаленные? Люси не отваживается спросить. Револьвер тяжело висит на бедре Сэм, отчего она чуть прихрамывает, становясь немного похожей в этом на отца. Со дня смерти ма Сэм отказалась от длинных волос, отказалась от платьев, от головного убора. Солнце так иссушило ее, что она стала как трут, готовый загореться от любой искры. Здесь нечем погасить огонь Сэм.
Только ба и умел влиять на нее. «Где моя девочка?» – говорил ба, оглядывая хибарку в конце дня. Сэм сидела тихо, спрятавшись, а ба искал, они играли в игру, которая принадлежала только им. Наконец ба ревел: «Где мой мальчик?» Сэм выпрыгивала. «Вот он я». Ба принимался щекотать Сэм, пока у той слезы не начинали течь из глаз. Кроме таких случаев, Сэм никогда не плакала.