Компания «Векторная виброметрия» не закрылась, но еле дышала, изготавливая и продавая примерно 100 датчиков в год.
«Учитывая, что один датчик стоил 100 тыс., все это было не более чем прибавкой к пенсии изобретателя», — говорит Лозовой. Чтобы построить выскотехнологичный бизнес — создать организационную структуру, набрать персонал, наладить продвижение и выйти на международные рынки, нужны были порядка 3–5 млн долл. Но рынка венчурных инвестиций на тот момент в России не существовало.
Глава 6
Никто не хотел рисковать
В 2006 Г. СИТУАЦИЮ решило изменить Министерство экономического развития, в задачи которого входило проведение институциональных реформ в экономике. Оно анонсировало программу создания системы региональных венчурных фондов.
В главном «либеральном» министерстве посчитали, что увеличивать объем финансирования таких структур, как, например, Фонд Бортника, — это не рыночный подход. По законам экономической целесообразности рынок должен сам отрегулировать инновационный сектор. «Нельзя давать чиновникам возможность собираться вместе и решать, кому давать деньги, а кому — нет», — заметил как-то в беседе со мной специалист из департамента госинвестиций МЭРТ.
Предполагалось, что 25 % средств в каждый конкретный региональный фонд внесет федеральный бюджет, 25 % — региональный, еще 50 % — частные инвесторы. Управлять закрытыми паевыми фондами должны были инвестиционные компании, отобранные на конкурсной основе. Победившая на конкурсе компания дополнительно к государственным 400 млн руб. должна была в течение шести месяцев собрать еще как минимум 400 млн руб. частных средств. Таким образом, капитал каждого фонда должен был составить порядка 800 млн руб. Фонды имели право инвестировать в один проект не больше 15 % своего капитала, а значит, по задумке МЭРТ, поддерживать новые и новые стартапы. В среднем финансировать предполагалось по 10–15 проектов, и инновационная компания, предложившая хороший бизнес-план, могла рассчитывать на 1–1,5 млн долл. на четыре года.
Экспертов из МЭРТ не смущало, что у российских управляющих компаний практически не было опыта работы с технологическими стартапами. Они полагали, что те смогут привлечь в свои ряды профессионалов высокого класса. К 2011 г. в России было создано 22 таких фонда, под управлением которых находилось 9,224 млрд руб. Но их влияние на развитие инновационного климата оказалось мизерным. По данным журнала «Эксперт», за четыре года работы венчурного фонда Красноярского края управляющей компанией было рассмотрено 30 проектов, из них профинансировано два на общую сумму 48,5 млн руб. Венчурные фонды Республики Мордовия и Томской области инвестировали в четыре проекта каждый. Венчурный фонд Калужской области первую сделку заключил лишь в мае 2011 г.[16]
И дело не столько в непрофессионализме сотрудников управляющих компаний: оказалось, что сама концепция базируется на спорном предположении, что в стране достаточное количество проектов, готовых к венчурным инвестициям, стоит только выделить на них деньги, оперируя при этом инструментами, проверенными на Западе. Стало очевидно, что давать деньги просто некому.
С точки зрения венчурного фонда, проект можно считать состоявшимся, если он соответствует определенным критериям: это должна быть новая разработка с защищенной интеллектуальной собственностью, необходимы грамотный бизнес-план, понимание рынка сбыта и профессиональная команда управленцев.
Например, менеджеры УК «Мономах» после тщательного изучения проектов, ранее поддержанных Фондом содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, написали в адрес последнего письмо, жалуясь на их полную непригодность. «Большинство идей — старые, многие эксплуатируют еще советские разработки, — признавался тогда директор фонда Иван Бортник. — Бизнес-планы и маркетинговые исследования наши ученые готовить не умеют, команд менеджеров у них нет»[17].
Российской венчурной компании, созданной в 2006 г. по инициативе МЭРТ, предстояло наступить на те же грабли. А ведь она должна была стать венцом создаваемого рынка высокорисковых инвестиций. За образец был взят израильский Фонд фондов Yozmа, который не инвестирует в технологические проекты напрямую, а инициирует создание частных венчурных фондов, которые уже сами отбирают компании для инвестиций. По проекту, РВК покупала 49 % паев этих фондов с условием 5 % годовых на выходе.