Полквосту же было хоть бы хны. Он кого угодно мог вывести из себя. Был случай, когда за два месяца от него ушло тридцать семь секретарш, и не вмешайся вовремя Президент, который слегка приструнил его по телефону, тридцатью семью дело отнюдь бы не ограничилось.
Помощники собрались в кабинете Рене Видаля.
— Ну, — сказал Видаль. — Бьем баклуши?
— Почему? — спросил Леже.
— Машинистки хлопнули дверью, — объяснил Эммануэль.
— Ну и что! — возразил Леже. — И без машинисток работать можно.
— Можно, особенно языком, — вставил Видаль.
— Сам Бог велит уматывать! — воскликнул Леваду.
— Все-таки скучища обалденная! — вздохнул Эммануэль.
— А что вы хотите? — сказал Видаль. — Везде скучища, а такую непыльную работенку еще поискать! Если бы не этот зануда Полквост…
— Верно! — хором вскричали трое других.
Леже выдал соль, Эммануэль — ми, Леваду — до диез. Марион дремал у себя в комнате, а Боб Олван отлучился в Комитет по бумаге.
Звонок внутреннего телефона прервал выражение единодушия.
— Алло! — сказал Видаль. — Здравствуйте, мадемуазель Мешаль… Да, пусть поднимется.
— Простите, ребята, — обратился он к своим коллегам, — ко мне пришли.
Пришел Антиох Жормажор. Однако за пять минут до этого Полквост отправился играть в манилью.
Глава XVI
Входя в кабинет Видаля, Антиох страшно волновался, ведь ему предстояло увидеть наконец самого Полквоста. Прошедшие три месяца он провоевал рядом с Майором. Вдвоем они целую неделю обороняли одно кафе на Орлеанской дороге. Забаррикадировавшись в погребе с двумя ружьями Гриса и пятью патронами, ни один из которых к ружьям не подходил, они удержали свои позиции, проявив чудеса храбрости. Неприятель так до них и не добрался. За неделю они выпили все запасы вина, хлеба же не было ни грамма. Несмотря на это, неприятелю они не сдались. Впрочем, никто не отважился их атаковать, что облегчило им победу. Но это нисколько не умаляло их геройства — они получили по военному Кресту с пальмовыми ветвями, которыми обмахивались, когда гордо вышагивали с Крестом на перевязи.
Антиох с Видалем сердечно пожали друг другу руки, довольные, что встретились снова после таких передряг.
— Ну, как дела? — поинтересовался Видаль.
— Хорошо, а у тебя? — спросил Антиох.
По взаимному согласию они перешли на «ты».
— Полквост здесь? — спросил Антиох.
— Он на отчете.
— Чтоб ему койоты харю заплевали! — заорал в сердцах Антиох.
— Вряд ли они бы стали на такого слюну тратить… — усомнился Видаль.
— Ты мог бы еще раз попросить, чтобы он меня принял? — сказал Антиох.
— Отчего же не попросить? — ответил Видаль. — Когда ты хочешь?
— На следующей неделе, если можно… или пораньше… Но на пораньше я не надеюсь.
— Ну, как получится, — заключил Рене Видаль.
Глава XVII
Этим утром Эммануэль так побил баклушу, что та, бедная, сдохла. Шерсть клочками валялась на полу, а ее труп — голову пришлось высунуть из окна, чтобы можно было передвигаться по комнате, — лежал у Боба Олвана под столом, заваленным четырьмя тоннами самых разных удобрений в небольших мешочках, так как этот достойный человек пристрастился у себя в Кламаре к огородничеству.
Чтобы как-то утешиться, Эммануэль проглотил краюху хлеба и, поколебавшись всем, чем можно, решился постучать в дверь к своему шефу, которыи «и\ч in но оказался на месте.
— Войдите, — бросил Полквост.
— Можно на минутку? — спросил Эммануэль.
— Ну да, конечно, господин Пижон… садитесь. Я могу уделить вам как минимум четыре минуты.
— Я хотел спросить, — начал Эммануэль, — нельзя ли мне пойти в отпуск на три дня раньше положенного.
— У вас отпуск с пятого июля? — спросил Полквост.
— Да, — ответил Эммануэль, — но мне хотелось бы пойти со второго.
Эта мысль осенила его ни с того ни с сего при виде дохлой баклуши.
— Знаете ли, господин Пижон, — промолвил Полквост, — в принципе я только о том и пекусь, чтобы идти вам навстречу, однако на этот раз, боюсь, исполнить вашу просьбу будет нелегко. Не то чтобы… вы ведь понимаете… я ни в коей мере не хочу препятствовать тому, чтобы вы пошли в отпуск раньше… но сейчас, когда отдельский график уже составлен… мне хотелось бы знать причины… чтобы убедиться, что они уважительные… я, впрочем, нисколько не сомневаюсь п JTOM, однако, дабы соблюсти правила, лучше будет, если им мне скажете, в чем дело.
— Видите ли, месье, — сказал Эммануэль, — причины личные, и мне было бы крайне затруднительно вам их изложить. Я никогда ничего от вас не скрывал, но это, насколько я могу судить, не имеет никакого отношения к работе, и было бы совершенно бессмысленно распространяться о вещах, не представляющих для вас никакого интереса.
— Разумеется, вы правы, дружище Пижон, однако мы обязаны, знаете ли, проявлять большую осторожность в отношениях с оккупационными властями. Надо, чтобы в любой момент весь персонал был налицо. Вы ведь понимаете, что может произойти, если выяснится, к примеру, что вы, как вы и просите, пошли в отпуск на несколько дней раньше графика по причинам, которые, конечно же… э… которые совершенно оправданны, но которые мне, в общем, неизвестны… и получится, что вы не находите нужным подчиняться строгой дисциплине. Тут, видите ли, то же самое, что и в вопросе о присутствии на работе… заметьте, я, собственно, не имею в виду лично вас, но в жизни необходимо соблюдать дисциплину и не опаздывать — это основное правило, если хочешь, чтобы тебя уважали младшие сотрудники, которые, когда… если… окажется, что вас нет, всегда будут рады отлынивать от работы. В каком-то роде то же самое, знаете ли, и с вашим отпуском. Заметьте, я не отказываю, я лишь прошу хорошенько обдумать этот вопрос в свете моих замечаний. Кстати, как продвигается ваша работа?
Наступило молчание.
А потом Пижона как прорвало, и он битый час говорил о том, что у него накипело па душе.
Говорил, что ему осточертело быть искренним, когда кругом одни лицемеры, и что на предыдущем месте работы было то же самое.
Говорил, что притворяться, будто он из кожи вон лезет, не в его правилах, как, впрочем, и подхалимничать.
Говорил, что привык говорить то, что думает, и если Полквост считает, что он, Эммануэль, недостаточно работает, пусть так и скажет. Он, впрочем, тут же добавил, что все равно не станет вкалывать больше, потому что и так трудится изо всех сил.
Он говорил и говорил, а Полквост меж тем как воды в рот набрал.
Наконец, когда Эммануэль остановился, слово взял Полквост. И сказал следующее:
— Вообще-то в принципе вы правы, но как раз в этом году я сам беру отпуск чуть раньше и до пятого июля на работу не выйду. В общем, вы понимаете, мне бы не хотелось, чтобы вы уходили в отпуск до моего возвращения, потому что, кроме вас, никто не знает, чем вы занимаетесь; и потом надо, чтобы, пока меня не будет, кто-то был в курсе вопроса, связанного с протирочными машинами для изготовления нуги, ведь, если позвонят со стороны, отдел должен ответить… так что вы видите… вообще…
Он мило улыбнулся Эммануэлю, похлопал его по спине и отослал на рабочее место.
Дело в том, что Полквост ждал Антиоха Жормажора.
Глава XVIII
Эммануэль вернулся к себе и, схватив свой саксофон, выдал низкое си бемоль громкостью в девятьсот децибелов.
И замолк. Ему показалось, что его левое легкое приняло форму числа 373.
Ошибся он всего на единицу. Полквост открыл дверь и сказал:
— Знаете, Пижон, вообще-то в рабочее время следует избегать… э… ну вы понимаете… впрочем, я о другом… я хотел бы, чтобы вы приготовили мне небольшую справку, к которой четко указали, какие… >… совещания вы могли бы провести до моего отъезда… с указанием приблизительного времени их проведения и кратким перечнем возможных участников… тех, кого следовало бы пригласить… и примерной повесткой дня… в общих чертах, разумеется… небольшой план каждого совещания страниц этак на двенадцать-четырнадцать… больше не надо. Мне хотелось бы получить такую справку через… через полчаса. Впрочем, это такой пустяк, вам и пяти минут хватит.