Меня догоняет телега, в ней двое. От ближайшего угла в мою сторону внезапно выворачивается высокий мужик с пегой бородой, в меховой безрукавке и треухе, останавливаюсь, чтобы не столкнуться, он отрывисто бросает мне в лицо:
— Ты Козырев?
Это еще кто такой? По фамилии называет…
— Ну, я…
Кто-то сзади резко толкает меня в спину, руки жестко выворачивают и тротуар больно бьет в лицо, чувствую на запястьях веревку, пытаюсь вывернуться и заорать. Ааахх, дыхание перехватывает от резкого удара в живот! В рот запихивают тряпку и на голову накидывают мешок. Бью ногой назад, удар приходится в пустоту, ноги тоже связывают, поднимают и кидают, походу, на телегу. Бьюсь как свежепойманный сазан! Резкий удар вдоль спины. По ходу палкой… Вот суки! Больно же! Да что за…! Чувствую, как на ногах затянулась петля, которую привязывают к моим запястьям. Не дернешься. Везут в телеге. Кто, куда, зачем? Мешковина плотная, разглядеть ничего не удается. Везут недолго. Поднимают, несут, куда-то вниз, похоже, в подвал. Бросают на пол. Доски. Свежеструганные. Срывают мешок. Сумрак, бревенчатые стены, стол, на столе керосиновая лампа. Воздух сырой и затхлый. В помещении четверо: давешний мужик, поп с парохода и еще двое в рясах. Поп командует:
— В железА его!
Меня поднимают, ставят на ноги, прислоняют к стене. Вижу на потолке блоки и спускающуюся с них цепь, ее накидывают мне на кисти и хитроумной застежкой защелкивают. Мужик подтягивает цепь. Это же дыба! Пытаюсь заорать, больше от ужаса, чем от возмущения, да толку чуть, сквозь кляп только мычание. Один из монахов выдергивает кляп.
— Вы че творите, уроды?
На лице попа удовлетворение. Он подходит ко мне с какой-то кружкой в руке:
— Пей.
— Сам пей, козел!
Он снова сует мне кружку ко рту:
— Пей, сатанинское отродье!
Вроде ничем не пахнет, в кружке вода. Пью. И спрашиваю:
— Вы кто такие?
Вместо ответа один из монахов рвет ворот моей рубахи, сует руку мне за пазуху, заинтересованно разглядывает мой нательный крестик, срывает, показывает его попу. Тот пожимает плечами и отходит к столу. Туда же подходят оба в рясах и мужик в безрукавке. Доносятся реплики:
— … воду выпил. Не скорчило…
— Крест нательный, серебряный. Ой, крепко заклят!
— … как предписано, огнем пытать…
— Жаровню тащи. И дрова…
Меня пытать? Да вы тут с ума все посходили! Ору во всю глотку:
— Вы чо творите, стадо пидарасов! По какому праву! Кто такие? Помогитеееее!
Поп снова подходит ко мне, в руке у него здоровенный крест, тычет им мне в рот:
— Целуй. В бога веруешь, в Иисуса Христа?
Крест касается моих губ, изображаю, что целую, потом говорю:
— Верую в нашего господа всемогущего, Иисуса Христа, отца, сына и святого духа. Вот креста святого положить не могу, потому как ты, сучий потрох, руки мне связал, ни дна вам, ни покрышки, иудиным детям, чтоб вы сдохли, кол осиновый вам в грызло, ублюдкам, отпустите меня, б****ь!
Поп слегка смущен (или мне так кажется), он снова отходит к столу и делает знак рукой пегобородому. Тот тянет за цепь, выворачивая мои руки в плечевых суставах. Больно же! Опять ору:
— Че вам надо, твари? Денег хотите, что-ли?
Мужик перестает тянуть и смотрит на попа. Тот корчит свирепую гримасу. Потом машет рукой вверх и мужик снова выворачивает мне руки дыбой. Ой, больно-то как!
— А-а-а!
Внезапно дверь распахивается и в пытошную врывается куча народу. Завязывается драка, даже не драка, а избиение, потому как сопротивления никто не оказывает. Ворвавшиеся безжалостно избивают руками, ногами и толстыми палками находящихся в подвале, сбивают их с ног, вяжут и кладут на пол. Цепь дыбы без поддержки провисает и я падаю. Один из ворвавшихся берет со стола лампу и подходит ко мне. В нем я с удивлением узнаю голландца-датчанина, скупившего всю заготовленную мной и Петром икру. Сейчас он ничем не напоминает расфранченного хлыща, жеманно ее пробовавшего на вкус и брезгливо отсчитывавшего засаленные русские кредитки. Крепкий молодой мужик среднего роста, ловкие уверенные движения, быстрая и бесшумная походка, острый и умный взгляд. Ничего не понимаю, сюр какой-то.
— Удивлены? — голландец-датчанин весел. Тупо моргаю, сказать что удивлен — ничего не сказать. Да я в полном ахуе! Тебя бы на дыбу пристроить…