— Капитана, Ксу пылинес записка Петловиця — Ван подает мне небольшой конвертик. Продираясь через еры с ятятями читаю послание Куприянова — "Вас разыскивал господин, представившийся доктором Левинзоном. Заявил, что по поручению господина Куна. С трудом отправил его восвояси, сказав, что вы гуляете на свежем воздухе. Что ему сказать, ежели явится еще?". Пишу на обороте кольтовской пулей (осел, карандашом разжиться не догадался): "Скажите, что после травмы стал раздражителен и вздорен, потому съехал, не оставив адреса". Отдаю Вану:
— Пускай доставят Петровичу немедленно.
Тот кивает и выходит. Ну что, пора нанести визит экс-мэру? Чорт, воняет от нас, как от самых затрапезных кули[108]! Хороши же мы будем с эдаким амбрэ — трехдневный пот, запах табачного и опиумного дыма, чеснока, подвальной сырости… Неприлично ходить на встречу с важным человеком, воняя, как бомж. Некомильфо. Ван возвращается.
— Парни, нужна баня и прачка.
Юра о чем-то совещается с Ваном, потом поворачивается ко мне:
— Капитана, мы идти дядя Сюй Бао. Былизко-былизко.
Энергично киваю и лезу в свой баул за мылом и мочалкой. Накидываем халаты, покидаем опиекурильню. Прачка находится буквально за углом. Юра почтительно кланяется, рослому китайцу, возникшему на пороге, как из под земли и начинает быстро-быстро говорить. Хозяин прачечной щурится, односложно отвечает. Юра протягивает ему однодолларовую купюру, китаец отрицательно качает головой. Ван достает серебряный пятидесятицентовик[109], китаец расплывается в улыбке, проворно его прячет и показывает рукой на дверь. Заходим. Котлы, пар, огромные кучи белья, снующие между котлами китайцы. Хозяин зовет нас дальше. Следующий зал. Вернее, зальчик. Десять на десять. Тепло. Лавки, деревянные шайки, два медных крана с горячей и холодной водой, посредине крохотный, три на два, бассейн, полный воды. Юра показывает, что, мол, хозяин ждет нашу одежду. Решительно разоблачаемся догола, хозяин сгребает наши шмутки в охапку и исчезает. Ван и Юра лезут в бассейн. Я не готов к такому самопожертвованию — неизвестно, сколь там уже китайцев омовение приняли, набираю воды в шайку, обливаюсь, еще раз, потом еще и расслабленно сажусь на лавку. Заходит хозяин, в руках помазок, бритва, ножницы, мыло…
Через три часа выходим чистенькие, подстриженные, в отутюженой одежде. Отстиранные халаты, свернутые в тючок, заносим по пути к Ляну. Теперь и в пир и в мир. Пробираясь при свете дня к выходу из Чайна-тауна, удивляюсь двум вещам — почти отсутствуют женщины, дети и все почтительно здороваются с нашей троицей. Незамедлительно спрашиваю Вана. Тот отвечает, что приезжают в основном крепкие мужики, чтобы кормить оставшиеся на Родине семьи. Женщин везут редко. Те, кто рискнул взять семьи с собой, держат своих женщин дома безвылазно. Чтобы не украли для продажи в бордель. А к нам почтительное отношение, потому что я тот самый белый, что помог нескольким китайцам стать американскими гражданами. И взял на престижную работу. А они — те самые китайцы. Потому и дядюшка Хо, местный смотрящий, дал добро, чтобы родственники Вана нас спрятали.
А вот сюда зайдем обязательно! Наши Нэви отличные револьверы. Но слишком большие. Скрытно их носить вообще невозможно, даже под плащом. Нужно подобрать что-то компактнее. Первая модель "Смит и Вессон", в принципе, неплоха. Но слишком уж патрончик слабенький. Разглядываю товар. Ага, вот подходящая штучка. Прошу показать.
109
Сразу после гражданской войны, китайцы старались не брать бумажные купюры, из-за множества подделок, предпочитая монеты, с которыми в Сан-Франциско не было проблем из-за находящегося с 1854 года в городе монетного двора