— Извини, в следующий раз с удовольствием…
— Понимаю.
Время расставаться.
В кармане моего пиджака уже лежит конверт.
Можно не пересчитывать, все точно по таксе, а еще одна крупная купюра — сложена пополам. Традиционный подарок.
*****
Когда залезаю в машину, выясняется, что дальше поеду не один. Впрочем, я привык к компании человека, расположившегося на переднем сиденье. Он тощий, с торчащими полуседыми, полурыжими волосами, в потертом полосатом костюме. Почти клоун.
Что ж, погнали!
Скрипучим голосом начинает:
— В кого ты превратился? К чему вся эта грязь… Зачем тебе столько денег?
Дурацкие вопросы. Почти каждый раз одно и то же с разными вариациями. Я заколебался растолковывать очевидные вещи. Трогательная легенда о сестренке, которой нужна операция, и тому подобные сантименты — не мой случай. Однако веские причины всегда найдутся.
Когда был студентом — тесная однушка (очень хотелось пожить отдельно от родителей), подержанная иномарка и навороченный мобильник. Теперь — нормальное жилье, крутая тачка и стильные прибамбасы, вроде швейцарских часов. На часы, правда, тратиться не приходится, презенты от стареющих и пока не стареющих, но безнадежно одиноких клиенток перепадают довольно часто.
— Я, между прочим, никого не обворовываю и не убиваю.
— Да ты сам себя каждый день убиваешь!
— К чему этот пафос?
— Не только сам опускаешься все ниже, но и других разлагаешь. Вокруг тебя кормятся паразиты…
— Это ты об агентстве?
По-моему, агентство отличное. Уже третье по счету, есть с чем сравнивать. Пусть берут свою долю, зато мне работать удобней и безопасней. То, что называется элитным мужским эскортом для состоятельных дам — не так рискованно, как индустрия ночных бабочек или ***-проституция, где сплошной криминал. Но все равно лишние проблемы ни к чему.
У нас для новых клиенток даже просмотр каталога платный.
Приглянулась мордашка, и накачанные мышцы тоже хороши? Желаете связаться со мной? Пожалуйста. Только через агентство.
Мой номер известен некоторым клиенткам, но когда звонят на него в неоговоренное время, просто не отвечаю. Не хочу личных контактов, достаточно постельных.
Да что толку по десятому кругу долбить всякие оправдания перед этим оторванным от реала типом?
Никогда не называет меня по имени... Упорно тыкает. Я отвечаю тем же, хотя по идее следовало бы обращаться к нему по имени-отчеству.
Он всегда был странным. Школьный литератор мужского пола — само по себе странное явление. Сутулый, мрачный, хилый, слегка прихрамывающий. Другие учителя и директриса его терпеть не могли, а нам нравились его уроки. Он презирал учебники и программы, заставлял просто читать книжки и спорить о них. Мы и спорили, не всегда аргументировано, с его точки зрения.
«Я учу вас думать, — напыщенно заявлял он. — А вы…»
Характер у него был тяжелый, но нас это не отталкивало.
Мы тогда не догадывались, что много думать — крайне вредная привычка.
А за пару месяцев до нашего выпускного он повесился в учительской. Все-таки насолил директрисе, которая его вечно гнобила. Скандал в образцовой школе прогремел на весь район.
В последний год бывший классный руководитель частенько приходит ко мне. Всегда не вовремя, когда настроение и так несется под откос. Катается со мной по вечерним-ночным-утренним улицам. Иногда появляется дома. И болтает, болтает, болтает… Мой личный призрак. Прекрасно знаю, что его не существует. Достаточно взять себя в руки, чтобы он навсегда оставил меня в покое.
— Сколько еще собираешься этим заниматься? Тебе двадцать семь стукнуло. Пора подумать о пенсии, — ехидничает он.
— Заткнись! Я выгляжу моложе.
— Не в этом суть.
Сейчас растечется мыслью по древу.
— Сегодня ты чуть не заснул на «Гамлете». Мне было стыдно за тебя. Вспомни, я водил ваш класс на эту величайшую в мире… Даже вы, бестолковые подростки, на время выпали из своей повседневности. Позабыли, как давите прыщи, как скандалите с родителями, как дрочите по ночам, как…
— Фу, как грубо.
— Вы были чистыми, понимающими душами…
Когда-нибудь я его придушу.
Разглагольствует о недосягаемой свободе, одиночестве среди близких по крови, предательстве друзей, плавающей в мутной речной воде сакральной жертве, кладбищенской тяжести выбора, безмолвном черепе с пустыми глазницами…
Резко торможу у обочины.
Он удивленно таращится на меня.
— Тебе плохо, что ли?