Он отчаянно дернул руку, но та застряла в механизме. Лукас было подбежал к капитану, как Арманду наконец-то вырвал руку из фабрикатора.
— У тебя вся рука в крови! — испуганно сказал парень.
— Твою мать, как больно! — шипел Арманду. — Открой дверь в туалет и включи воду!
Пока Арманду смывал кровь, Лукас отыскал в своей сумке тюбик и подбежал к капитану:
— На, помажь!
— Кожа?
— Да. Чем быстрее, тем лучше.
Арманду стал обильно смазывать пальцы. Кровь быстро остановилась, а раны затянулись тонкой, почти незаметно пульсирующей кожицей.
— Меня мама с детства приучила тюбик с кожей с собой носить, — объяснил Лукас. — Как ты? В порядке?
— В порядке, в порядке. Перекусили, называется… Теперь придется фабрикатор на дезинфекцию отправлять. Ладно, мелочи. О чем ты хотел поговорить?
— Но только обещай не сдавать меня в дурку, — начал парень.
— Обещать не обещаю, но лучшую палату тебе выбью. Давай. Говори.
— Арманду, как ты помнишь, у меня на следственном деле большой проект. Пишу про ядро: про историю создания, про первые опыты в сейсмологии, про все, в общем. Так вот, в процессе подготовки проекта я отсмотрел все без исключения записи заседаний Суда Прошлого. Все, понимаешь?
— Ну ты и извращенец! И? Что дальше?
— Я обратил внимание на процесс окрашивания ядра, когда до него добирается кровь высоких судей и осужденного.
— И?
— Нельзя проследить, что вот сейчас ядро пока черное, а через долю секунды начинает краснеть. Оно просто — хоп! — и перестает быть черным и становится красным!
— Допустим. Так и есть. Этому способствует состав ядра, все верно. Вот такое оно, ядро, у нас загадочное. Это, что ли, суть твоего проекта? — с ухмылкой спросил Тоцци.
— Нет, конечно, не это. Смотри, до Тима Кравица было 519 апелляций за весь период существования Суда Прошлого. И во всех 519 случаях независимо от того, в какой цвет окрашивалось ядро, эта смена цвета была неуловимой. Я все внимательно проверил — не было исключений!
— Дружище, давай-ка ближе к теме.
— Да-да. Но в случае с Кравицем… Смотри, — и Лукас открыл для Тоцци доступ к своему файлу с проектом, — что произошло с ядром. Прошло почти две секунды, прежде чем оно стало красным. Причем не внезапно, а постепенно. Если посмотреть на все остальные видео, то даже при самом сильном замедлении в потоковом файле нельзя уловить смены цвета. А в случае с Тимом Кравицем, обрати внимание, вот оно сначала черное, — Лукас задал самую низкую скорость видеопотока, — и потихонечку краснеет. Постепенно, неуверенно. Но главное, если посмотреть на сердцевину ядра, то там отчетливо виднеются белые пятна! Мне кажется, что сначала оно собиралось стать белым, но потом словно передумало и стало красным.
— Хм-м-м, — задумчиво произнес Арманду, — допустим. Но что, если эти белые пятна — просто оптический обман на видео?
— Нет, не обман. Я проверил у наших экспертов. Они разложили видео. Это не блики — ядро действительно сначала забелело, но потом как будто что-то сбилось, и оно стало красным. Это только на разобранном видео заметно. Невооруженным глазом не уловишь.
— Дружище, я пока все равно не вкурил, о чем ты хочешь сказать. Ну да, это странно, если все так и есть, как ты говоришь. С другой стороны, мы с тобой не специалисты в области ядра. В крайнем случае надо запрашивать мнение Малены Миллер — она руководит группой…
— Да знаю я, чем она руководит. Конечно, надо. Я даже проект запроса набросал, покажу тебе потом. Если дашь добро.
— Дать добро — дело нехитрое. Ладно, я прямым текстом спрошу: к чему ты клонишь в итоге?
— Я клоню к тому, что Кравиц, может, и не убивал свою жену вовсе. Он таким спокойным был перед началом заседания в Квадрате, да и в ходе заседания особо не нервничал. Потому что был абсолютно уверен в том, что ядро окрасится в белый. А когда оно стало красным, он такую истерику закатил в камере, что даже высокие судьи на него оборачивались, выходя из Квадрата.
— Лукас… Без обид только, ладно? Ты сам говорил, что просмотрел все видео заседаний в Квадрате. Значит, я не открою тебе секрета, если напомню, что осужденные каких только фокусов в камере не вытворяли, видя, что ядро показало красный результат. И молились, и плакали, и клялись. Когда человек понимает, что ему сейчас придет конец, он себя не контролирует.
— Именно! Люди так себя ведут после того, как ядро окрасилось в красный. После, а не до! А ты посмотри на его поведение в камере! Он сравнил ее с туалетом и собирался обсудить это с остальными членами Палаты! Будет так себя вести человек, зная, что через минуту останется без кистей, а через три — без крови? Кравиц не стал бы играть на публику! Кого это впечатлит? Ядро, что ли? Ядру все равно, хоть на голову перед ним встань и лазерными резаками жонглируй! Но главное, почему 519 раз подряд ядро вело себя одним образом, а в случае именно с Кравицем — иначе?
— Не знаю я, дружище. Ладно. Это, в конце концов, твой проект, и если мы наполним его живыми фактами, то приведем в восторг твоего куратора. У кого, кстати, ты проект пишешь?
— У самой Алмейда!
— Вот и чудно. Она любит, чтобы все по существу было. А тут у тебя целая теория будет, да еще и с официальным ответом Малены Миллер. Присылай мне драфт запроса, я проверю, подпишу и вышлю ей.
Реакция Малены Миллер на запрос полиции Сан-Паулу оказалась быстрее, чем того ожидал Арманду. Когда сидящий за соседним столом Лукас услышал, как капитан принял вызов и произнес: «Слушаю, госпожа Миллер!», то чуть не грохнулся со стула. «Один момент, госпожа Миллер, я с вашего позволения подключу своего коллегу, который как раз и обратил внимание на это обстоятельство».
Через миг Лукас уже был на линии с Маленой и Арманду:
— Добрый день, госпожа Миллер! — поприветствовал ее Лукас. — Как погода в Париже?
— Добрый день, господа, — ответила Малена. — У нас сегодня весь день дожди, а в остальном не жалуюсь. Я сразу к делу. Внимательно изучила раскладку видео, которую вы прислали.
— Хорошо, — ответил Лукас, — и каково ваше мнение?
— Если коротко, то я в замешательстве. Совершенно точно могу сказать, что ядро не должно давать такой реакции, какая была в этот раз.
— Э-э-э, — протянул Тоцци, — означает ли это, что есть сомнения в исходе апелляции?
— Мне не хотелось бы делать преждевременных выводов, — ответила Миллер, — но с нашей стороны отсутствует понимание, почему так произошло и чем это могло быть обусловлено.
— А от человека уже горстка пепла осталась, — выдал Лукас.
— Ну, как я понимаю, мы не можем сейчас взять и счесть, что имела место ошибка, — Арманду строго взглянул на Лукаса, хотя голос его звучал деликатно.
— Нет, не можем, — поддержала его Малена, — но если смотреть на всю ситуацию, скажем так, академически, то ядро не должно было давать такую реакцию.
— Госпожа Миллер, — встрял Лукас, — а чем может быть вызвано такое странное поведение ядра?
— О, факторов может быть несколько. Например, в крови кого-то из высоких судей не было реагента, который делает ее способной вызывать реакцию ядра. Или, допустим, кровь сама по себе не способна контактировать с ядром. Это я так, навскидку говорю. Понятное дело, что к нашим высоким судьям данные гипотезы не имеют отношения. Их кровь проверена, а капсула с реагентом вживлялась каждому.
— Только два фактора? — уточнил Арманду.
— Нет. Есть еще заинтересованность высоких судей в исходе дела. Биохимический состав крови в таком случае не позволяет обеспечить корректную реакцию с ядром.
— То есть судья должен испытывать какие-то чувства к осужденному? — спросил Лукас.
— Нет, что вы. Высокие судьи ведь тоже люди, у них есть чувства, в том числе и сожаление, и переживание за того, кто в камере. Если бы я, к примеру, была высоким судьей, то мне, бесспорно, хотелось, чтобы все осужденные выходили на волю — я люблю и ценю людей. Но это совершенно не означает, что я была бы заинтересована, пристрастна. А вот если бы к креслу был прикован мой отец или, скажем, мой сын, моя жена, мой враг, то моя кровь, коснувшись ядра, вела бы себя совсем не так, как надо.
— Хорошо, спасибо, госпожа Миллер, — сказал Арманду.