Когда после того проведенного с лаборантом в гостинице вечера я пришла домой на романтический ужин, у меня возникло ощущение, что мне дали покататься на левиподе, а потом пересадили обратно на старую кобылу. А ведь я никогда не была человеком, который довольствовался компромиссными или временными вариантами. Помню, что когда в студенчестве у меня был роман с лаборантом, денег особых я не имела, и он повел меня в самый настоящий тайский ресторан. О, какая там была восхитительная еда! Сколько раз я потом пробовала тайскую еду, напечатанную на фабрикаторе, и мне неизменно казалось, что, несмотря на вкус и внешнюю схожесть, эта биомасса никогда не сможет вызвать того фонтана переживаний, который я испытала тогда, в ресторане. И я отказалась от тайской кухни. Потому что либо я ем настоящую тайскую еду, либо не ем никакую. Половинчатые решения мне не нужны. И относилось это, конечно же, не только к кухне. Либо лаборант, либо не лаборант. С ним, кстати, после того вечера у него в номере мне больше не удалось увидеться — он улетел обратно в США.
Однажды мы с подругой пошли в бар немного отдохнуть. Мне было, наверное, года 23 — 24. Сцепились языками, и шот за шотом, шот за шотом… Я направилась в дамскую комнату и, проходя вдоль барной стойки, нехило так навернулась на ровной поверхности и чуть было не грохнулась на спину. Меня подхватил молодой мужчина, и я буквально повисла у него на руках.
— Ой, простите… Как неловко! По-моему, я пьяная, — это было первое, что я ему сказала.
— Здесь все такие, — улыбнулся он. — Не переживайте.
Я встала на ноги и посмотрела на него. Он показался мне привлекательным. Надо было срочно привести себя в порядок. «Не уходите, я скоро!» — жестом я приказала ему оставаться на месте, а сама продолжила преодолевать свой путь в уборную. На мое счастье, там висел автомат по продаже детоксикатора. Я сразу выпила бутылочку.
Когда вернулась, он все еще сидел за стойкой. Я села рядом, обернулась, взглядом ища подругу, но не увидела ее. В голове стало покалывать, возникла сильная жажда — верные признаки того, что детоксикатор активно действует.
— Валерия, — я протянула ему руку.
— Валерия… — повторил он. — Какое красивое имя! Как и его обладательница. А меня зовут Зак.
— Зак? Зак… Ну, у вас тоже имя… ничего так.
— Могу я чем-нибудь вас угостить?
— Чашку крепкого кофе и стакан холодной воды, пожалуй.
Мы с ним стали болтать о чем-то. Он рассказал, что живет в Сиднее и что в Сан-Паулу приехал по бизнесу. По мере моего освобождения от алкогольной дымки его образ становился все более четким — Зак не был красавцем. Вполне средней внешности невысокий худощавый мужчина, нормальный такой. Не в моих привычках плакаться, но я рассказала ему про расставание с парнем. Как он правильно заметил, это было не расставание, а освобождение. Интересно, что хотя Зак и не вызвал, конечно, такого вихря эмоций, как лаборант, но интерес к нему я испытала сразу. А это очень важно для меня.
Мы начали встречаться — он часто прилетал в Сан-Паулу. Мне с ним было неплохо. Я его даже немножко любила. Мне самой сложно поверить в то, что я, профессор и Председатель Суда Прошлого, сейчас скажу, но за Зака я вышла замуж по залету. Не знаю, хотел ли он жениться на мне. Он предложил — я согласилась.
Мы с Заком жили нейтрально. У нас не было ссор — ни разу за все четыре года жизни мы не поругались. Он был занят своими делами, я — своими. Мы были скорее партнеры, чем супруги. Зака часто не было в Сан-Паулу, и я по нему не скучала. Тем не менее та жизнь меня, уравновешенную и прагматичную особу, устраивала гораздо больше, чем отношения с бывшим парнем — там вообще, на мой взгляд, было болото.
Когда Лее исполнилось полгода, снова позвонил он. Лаборант. Все было так же неожиданно и непонятно, как и в прошлый раз — я не успела моргнуть глазом, как очутилась с ним в постели в его гостиничном номере. Зак был в Сиднее, а дочь я оставила с родителями. И снова то сладкое чувство — колотящееся в груди сердце, нехватка воздуха и необъяснимая животная тяга к нему.
Самое интересное, что Зак и лаборант, оказывается, были немного знакомы — предприятие Зака закупало реагенты у поставщиков, от имени которых выступал мой любовник. Но до сих пор Зак этого не знает.
По иронии судьбы приезды лаборанта в Сан-Паулу приходились ровно на те периоды, когда Зак уезжал в Сидней. Мои чувства к лаборанту окрепли и обрели понятные мне очертания. У нас не было совместных детей, мы состояли в браке с другими людьми, нас не связывало серьезное прошлое, но я его по-настоящему любила. И сейчас, наверное, люблю. Уверена, что и он меня любил. Зака я уважала — он был и остался хорошим, надежным человеком и исключительным отцом. И при всем моем к нему уважении… Предложи мне лаборант совместную жизнь… Да гори оно все! Но он не предлагал, потому что жалел свою жену. Он считал, что его уход сломает ее — так сильно эта женщина любила своего мужа. Мне это было непонятно — ни детей, ни совместной цели у них не было. Их брак держался, с одной стороны, на ее тяге к нему, а с другой — на его жалости. Может, это была и не жалость, а своего рода преданность… Ага, как же! Преданность! Преданный муж не стал бы шептать мне в постели все то, что я слышала от лаборанта, пьянея от одной только мысли, что эти горячие, страстные, грязные слова адресуются мне. И исходят от него.
Три года, что мы с ним урывками встречались, пролетели с космической скоростью. И вот как гром среди ясного неба ко мне на работу явилась она. Его жена. Первое, что меня потрясло, было внешнее сходство между нами. «Джентльмен предпочитает брюнеток», — подумалось мне тогда. Она с каменным лицом подошла к моему столу:
— Ты Валерия?
— Да.
— Я его жена.
— Я поняла.
— Пошла прочь!
Я оторопела. Она приблизилась, и мне показалось, что она сейчас воткнет что-нибудь острое мне прямо в глаз.
— Пошла прочь! — она кричала и плакала.
— Вы хотите, чтобы я вышла из кабинета? — аккуратно уточнила я.
— Пошла прочь из моей жизни! И из его тоже! Прочь! Убирайся из нашей с ним жизни!
— Прошу вас…
— Прочь! Про-о-о-чь! Пошла! — она орала сквозь слезы. — Я покрасилась в брюнетку! Сделала прическу, как у тебя! Сделала нос, как у тебя! Глаза твоего цвета! Знаю, как он мечтает о тебе, разговаривает с тобой во сне! Но он мой муж! И только я могу быть с ним! Ты поняла?!
Я ничего ей не ответила. Просто схватила ее за плечо, с силой вытолкала из своего кабинета и захлопнула дверь.
В нашу последнюю с ним встречу лаборант сказал, что единственная причина, по которой он продолжает приезжать в Сан-Паулу, это я. Его бизнес больше не диктовал необходимость бывать в этом городе. Потом он что-то говорил про жену и про то, что не против был бы уйти от нее ко мне, но не может. Я поняла, к чему он клонит, и сказала, что можно не суметь взмахнуть крыльями и взлететь, а все остальное сделать можно. Было бы желание.
Вскоре после этого мы с Заком развелись. Так интересно… Мой роман с лаборантом служил поддержкой нашего с Заком брака — я была счастливой, довольной жизнью дамой, и статус замужней женщины не доставлял никаких хлопот. Когда же роман подошел к концу, в душе образовалась огромная дыра, которая стала засасывать в себя все хорошее, что у меня было. Следуя своей жизненной концепции «все или ничего», я предложила Заку расторгнуть брак, рассказав о том, что у меня несколько лет был любовник, с которым я недавно рассталась. «Если я одинока, то хочу быть такой во всех смыслах, — сказала я ему тогда, — и мне не нужен этот брак. Прости меня». Мы очень мирно разошлись. Отчетливо помню, как в день развода ко мне пришло понимание, что пару я смогу создать только с лаборантом.
Когда Лея пошла в младшую школу, годы стали проноситься мимо меня одинаковыми хронометрическими отрезками. Я сконцентрировалась на карьере. В медицинском лаунже я дослужилась до начальника сектора патологоанатомической медицины, а в университете сначала стала заведующей кафедрой, а потом ректорат назначил меня директором всего медицинского отделения в университете.
Наверное, именно из-за карьерной гонки я не заметила, как изменилась Лея. Ей тогда было, наверное, одиннадцать. Эта послушная умничка, которая никогда не доставляла мне ни бед, ни тревог, стала какой-то отстраненной. Не могу сказать, что Лея закрылась от меня, но стало казаться, будто со мной живет незнакомый мне ребенок. Она все так же хорошо себя вела, отлично училась, мы с ней не ругались, но у нее словно заменили душу — она перестала смеяться от каждого пустяка, всегда ходила с таким ровным лицом, точно на ней была надета маска.