— Мы в равной степени отрабатываем все версии, господин Нок.
— Ладно. Лучше скажите мне, что там с этими кремами, капсулами и латиоидами?
— Сканирование дома, в котором проживала семейная пара, помогло найти капсулу. Полиция обнаружила баночку с ночным кремом, в котором была использованная оболочка препарата.
— То есть показания домработницы правдивы?
— Похоже на то.
— И вы всерьез полагаете, что такой уважаемый человек, как Филипп Мартинез, мог опуститься до столь низкого поступка?
— Господин Нок, все они уважаемые люди. Но уголовное преследование не смотрит на репутацию. Оно смотрит на мотивы, поступки, последствия и причинные связи.
— Вы можете мне рассказать о ближайших запланированных следствием действиях?
— У нас в планах собрать остальных высоких судей и еще раз с ними побеседовать в свете открывшихся обстоятельств. Полиция предложит судьям сделать это добровольно, без санкции федерального суда.
Когда Валерия пришла рано утром на работу, Сабрина была уже там. Она сидела за столом профессора и сортировала корреспонденцию.
— Госпожа Видау, — обратилась к Валерии девушка, — вам пришло письмо из полиции. В копии стоят господа Перре, Экман и Мурао. Полиция просит вас и остальных высоких судей в следующий вторник приехать в Париж в помещение Квадрата.
— Вот как? Интересно. Что ж, раз просят, значит, приедем.
— Вы полетите своим ходом? Вам нужна какая-то моя помощь в организации поездки?
— Естественно, нужна. А знаешь что? Поезжай-ка со мной.
— С вами?! Вы это не в шутку?
— Конечно нет. Ты же мой ассистент. Вот и ассистируй! — улыбнулась Валерия.
Впервые высокие судьи собрались в помещении Квадрата не с целью рассмотрения апелляции. И впервые их было не пять человек, как полагается, а лишь четверо. Они расположились в просторной комнате на первом этаже этого легендарного здания, без фотографии которого не обходился ни один учебник истории.
— Капитан, — не выдержал Винсент Перре, — нам пояснят, с какой целью мы сегодня здесь собрались? Мы уже минут сорок торчим в этой комнате, и ничего не происходит.
— Господин Перре, — успокаивающе посмотрела на него Тарья, — госпожа Видау задерживается. Видимо, поэтому и не начинаем.
— А у меня такое чувство, будто нас специально тут маринуют, чтобы вывести из равновесия и спровоцировать! Мы и так пошли им навстречу, бросили все дела и притащились сюда. У меня ребенок дома с няней!
— Господин Перре, — встал с места Арманду, — у нас нет ни желания, ни необходимости выводить вас из равновесия. Госпожа Видау вот-вот появится. Полиция сочла правильным собрать высоких судей вместе, чтобы прояснить имеющиеся у следствия вопросы в связи с задержанием господина Мартинеза.
— Мы все рассказали вам! Все, что могли! И заметьте, капитан, что это были очень личные истории! — не успокаивался Винсент. — Или вы хотите, чтобы мы еще раз обнажили свои души? Мы высокие судьи, а к нам относятся, как к малолетним воришкам!
— Абсолютно нет, господин Перре! — воскликнул Арманду. — Уверяю вас, мы начнем с минуты на минуту!
Из коридора послышались шаги. Дверь открылась, и в комнату зашли Валерия и Сабрина. Заметив стоявшего рядом с Тоцци мужа, девушка невольно улыбнулась ему и получила смущенную улыбку в ответ.
— Вот! — радостно произнес капитан. — Я же говорил, что сейчас начнем!
Если бы личности высоких судей не были известны присутствующим в комнате, их легко можно было принять за компанию друзей, наконец-то собравшихся вместе поболтать о жизни. Все еще не отошедший от возмущения Винсент Перре подошел к окну и уселся на массивный подоконник. Одетая в черные свободные брюки и черную же рубашку Икуми Мурао опустилась на расстеленные на полу мягкие маты, почти исчезнув на темном фоне стены. Тарья неспешно покачивалась влево и вправо в глубоком зеленом кресле на ножке — она заприметила его сразу, как только зашла в комнату. Валерия, которая в светло-синих джинсах, белоснежной футболке и с ободком на голове выглядела совсем не как Председатель Суда Прошлого, окинула комнату взглядом и присела на стул рядом с Лукасом. Сабрина прошмыгнула к своей начальнице и расположилась рядом с ней, не переставая поглядывать на своего любимого.
— Господа, — начал Тоцци, — я благодарю вас за время, которое вы нам уделяете. Хорошо понимая уровень вашей загруженности, мы, тем не менее, решили собрать всех вместе, чтобы работа была более быстрой и продуктивной. Как вы знаете, мир всколыхнули показания, которые дала домработница семьи Кравица и Джефферсон, госпожа Пьярд. Сейчас шумиха более-менее улеглась, а мы получили возможность оценить все те моменты, о которых нам рассказала эта свидетельница. Я не думаю, что сейчас мы должны касаться этих показаний. Дело в другом. Лукас, включи! Господа, прошу внимания на экран.
Лукас запустил видео. На экране появился молодой парень, на вид лет двадцати шести, который сидел напротив объектива и записывал свое обращение. Чем-то отдаленно он напомнил находящимся в комнате людям Винсента Перре — такие же правильные, модельные, с налетом лоска черты лица, ухоженная кожа, большие зеленые глаза. Молодой человек на видео заметно нервничал. Он несколько раз посмотрел в сторону, улыбнулся, потом вновь стал серьезным, приоткрыл рот, помедлил секунду, выдохнул и начал:
«Привет, моя хорошая. Это я. Сейчас я записываю это видео и заранее ненавижу и презираю себя за то, что собираюсь сделать. Мне сложно передать, насколько сильно я люблю тебя. Всегда, что бы ни случилось, куда бы я ни попал, где бы ни оказалась ты, знай, что я люблю тебя, моя девочка. Пожалуйста, знай это. Осуждай меня, испытывай ко мне отвращение, отрекайся от меня, если хочешь, но знай, прошу тебя!
Не имею понятия, когда именно ты посмотришь это видео. Забавно, если ты будешь дряхленькой старушкой, когда впервые его увидишь. Тебе уже будет не до меня и, возможно, даже не до себя.
Сейчас мне кажется, что во всем, что со мной произошло, виноват я один. Это все мои нерешительность, неуверенность, в какой-то степени глупость… Вместо того, чтобы нормально учиться, набираться знаний, я рисовал эскизы шмоток, причем делал это не так уж и плохо. Но в Новой Зеландии… Кому я такой там был нужен? Мать постоянно шпыняла меня из-за того, что я, как она выражалась, словно баба, рисую платьица, хотя мог бы пойти заняться спортом. Она была богатой и властной женщиной и не принимала ничего, что не вписывалось в систему ее ценностей и представлений о том, как надо. Как вспомню тот вечер, так до сих пор холодок по коже пробегает! Она уезжала по делам в Россию на целую неделю, а я оставался один. Наконец-то один! Без нее! И именно ту ночь мы решили провести у меня. И именно тогда моей милой мамочке приспичило вернуться в неурочный час. В комнату мою она всегда входила без стука, объясняя это тем, что я живу в ее доме, и если меня что-то не устраивает, то могу катиться на все четыре стороны. Помню, как проснулся — мать сорвала одеяло, вцепилась в нас ногтями и свалила с кровати на пол, а потом начала хлестать меня по лицу и орать: «Ах ты, дрянь! Только мать за порог, как он кувыркаться!»
Конечно, в ту минуту, когда она меня лупила, я сообразил, что это мой последний день в ее доме, и был рад этому. Думаю, мне нужен был такой пинок, чтобы хоть как-то, хоть куда-то начать двигаться. А куда? Конечно, туда, где мои задатки могут пригодиться. Я попросил у матери денег, чтобы арендовать левипод на пару суток, и она дала мне один доллар, сказав, что ровно столько я стою. Пока она не успела ничего растрезвонить отцу, я быстренько добрался до него, наплел какой-то ерунды про то, что собираюсь на несколько дней съездить в Европу и присмотреть себе университет для перевода, и папа подкинул мне деньжат, а уже вечером я был в Европе.
Как надо искать работу, у меня не было даже отдаленного представления. Но дуракам везет, и меня сразу же взяли в «Дикий цвет». Я стал мальчиком на побегушках у Клариссы, толстой женщины, которая работала, кажется, технологом. Труд мой оплачивался соответственно квалификации и опыту, то есть почти никак. Ночевать было негде. Ума не приложу, куда бы я пошел в первую же свою ночь в городе, если б меня не приняли на работу… Целую неделю, а то и дольше, мне удавалось мыкаться по подсобкам — благо фабрика работала круглосуточно, и я всегда мог соврать, что сегодня моя смена. Естественно, очень быстро за мной стала наблюдать охрана, которая просекла, что помещение фабрики я использую не только в качестве места работы. Мне доходчиво объяснили разницу между рабочим местом и гостиницей и намекнули, что бездомным не место в их коллективе. На мое счастье, Кларисса предложила снять у нее комнату за небольшую плату. Нас с ней ничего не связывало, кроме общей работы — мы не были друзьями и не стали ими, когда она подселила меня к себе. Кларисса была человеком необщительным, эгоистичным и одиноким — про таких людей можно подумать, что они вылупились из яйца и выросли сами по себе, не имея ни родителей, ни братьев с сестрами, никого.