Надо было видеть выражение его лица, когда я заявился домой с люлькой. Он был черный как туча. Но оказалось, это было не только из-за тебя. Умерла его бывшая жена. Я был шокирован этой новостью.
— Мне передали дочь, — мрачно сказал он.
— Что ж, хорошо, конечно, — засуетился я. — Куда же ее еще! Разумеется, к нам!
— К нам… — со злобой прошипел он. — Я столько лет прожил в мечтах быть с парнем, как мы с тобой живем, а тут — пожалуйста! То не было никаких детей, а теперь сразу двое, одной из которых пять дней от роду!
— Да мы справимся! У нас хороший бюджет, наймем нянь! Вот увидишь, что все будет в порядке!
Его дочь оказалась паинькой. Я полюбил ее, как свою. Девочке не стали говорить, что мама умерла, — наплели какой-то ерунды про больницу, операцию и сон. Разумеется, она не поверила, ведь ей вот-вот исполнялось восемь лет, большая девочка. Тебя ей представили в качестве сестренки. Она понимала, что ты ей не кровная родня, но она так долго просила у родителей братика или сестричку, что появление крошки в доме стало для нее большой радостью. Я не мог насмотреться, как она играла с тобой, брала тебя на руки, целовала… Чего нельзя было сказать о нем — он стал раздражительным, огрызался на меня, между нами почти исчез секс.
Примерно в то же время меня настигла еще одна беда — умер Блатт. Я восхищался им и где-то даже любил, а потому переживал его кончину тяжело. Старик завещал мне миллион долларов в качестве благодарности за безупречную службу.
— Представляешь, — ликовал я, — целый миллион! Я теперь смогу взять отпуск на год-другой и полностью посвятить себя девочкам! Как думаешь?
— Хорошая идея, — без особого интереса ответил он. — Дети тебя любят, и ты не идешь ни в какое сравнение даже с самой лучшей няней.
Первые полгода, что ты жила с нами, были самыми тяжелыми. Мне очень помогала твоя сестренка, но не он. Он приходил с работы за полночь каждый день, но у меня и в мыслях не было высказать ему хотя бы одну претензию, ведь именно я твой отец, и по моей инициативе ты появилась на свет. Никаких вопросов и обид. А где-то месяца через полтора я узнал, что поздние возвращения домой были связаны не только с желанием покоя от непрекращающегося детского плача.
Был августовский вечер, когда я гулял с вами по набережной. Мы с твоей сестренкой по очереди катали коляску, в которой ты лежала, посапывая, и играли в названия городов. Я решил пройтись до кафе, где в день нашего знакомства он заплатил за мои вафли. Меня одолевали странные чувства. С одной стороны, он так сильно отстранился от меня, что я готов был отдать половину отведенного мне на этой земле срока, лишь бы снова ощутить его заботу, увидеть ту ухмылку на лице, когда он в очередной раз надо мной подшучивал — не обидно, а нежно, как может себе позволить шутить только любимый человек. С другой стороны, мне было ясно, что его угасшие чувства — это цена, которую мне пришлось заплатить за то, что жизнь подарила мне тебя. Что ж, пусть так, я согласен. Белые полосы имеют свойство заканчиваться. В крайнем случае, он же все равно мой, мы вместе живем, спим в одной кровати. Он давно не занимался со мной любовью, но я довольствуюсь и тем, что просыпаюсь не один в постели. С этими мыслями я дошел до кафе, от которого в реку уходил небольшой уставленный столиками пирс, а за ними сидели парочки… Как бы мне хотелось сейчас очутиться за одним столом с ним! Нет… Нет! Кто это? Кто это сидит напротив него? Женщина… Или это не он? Я стал всматриваться. Любимого человека нельзя не узнать в толпе, даже если смотришь одним глазом в ночи сквозь темное стекло. Это был он. В другой раз у меня бы и мысли в голове не мелькнуло — работа, деловой ужин. Но не в кафе на пирсе! И не в девять вечера. И не в выходной день, когда он сказал, что пошел пить пиво с друзьями! Господи, нет, пожалуйста! Он целует ее. Я слышу ее смех…Я развернул коляску и быстрым шагом пошел прочь. Слезы застилали глаза, я старался не моргать, чтобы твоя сестренка не заметила этих капель…
Он пришел домой во втором часу ночи, сходил в душ и лег спать.
Через три дня я подошел к нему, обнял сзади и уткнулся носом в спину. Он коснулся моих рук. «На выходных я видел тебя с женщиной в кафе на пирсе», — шепнул я спокойно.
— Ты за мной следил?
— Ты же знаешь, что нет. Просто гуляли с девочками по набережной.
— И все это время ты молчал? — удивился он. — Как еще не лопнул, зная тебя-то!
— Я был уверен, что ничего серьезного. Просто интрижка.
— А зачем тогда завел этот разговор?
— Чтобы не было недосказанности.
— Ты прав в том, что это интрижка.
— А почему женщина? Ты что, планируешь брак по расчету?
— А тебя не смущает, что я много лет прожил с женщиной?
— Нет, не смущает. Но ты же сам говорил, что ты гей, пусть даже с небольшими вкраплениями гетеро.
— Ну, вот и считай, что ты видел реализацию этих вкраплений.
— А то, что между нами пропал интим? А то, что ты меня целуешь раз в неделю в щечку? Дома не бываешь?
— Эрик, я не твой муж…
— Да знаю я! Я и не претендую!
— Тогда и не веди себя, как жена.
— Я хочу только одно узнать.
— Спал ли я с ней?
— Нет. Хотя это тоже… Но нет. Ты не уйдешь от меня?
— Не уйду.
Но на следующую ночь он не пришел домой вовсе. Я делал вид, что ничего не происходит, а он делал вид, будто не понимает, что я только и думаю о том, где его носило. Когда его отсутствие по ночам стало систематическим, я вызвал няню, чтобы она посидела с тобой и сестрой, и занялся слежкой. Естественно, он проводил время с ней. Когда они заходили к ней домой, он заметил меня. Шепнув что-то ей и поцеловав в губы, он оставил ее у дверей дома, а сам пошел ко мне таким быстрым шагом, от которого не стоило ждать ничего хорошего.
— Ты совсем идиот? — прошипел он.
— Ты с ней собираешься жить? — сквозь слезы вымолвил я, и голос был таким слабым, что я даже себя толком не услышал.
— Быстро пошел домой!
— Пожалуйста!
— Я сказал — быстро! Возьми себя в руки и будь мужиком, в какое бы место ты ни давал!
Он развернулся и таким же быстрым шагом пошел за ней. Девочка моя, как бы я хотел, чтобы ты ничего подобного не испытала… Это нельзя передать словами. Это не просто тяжелое переживание измены. Кажется, как будто все силы земли восстали против тебя и беспощадно, с треском и искрами, ломают и корежат твою жизнь. Тебе хочется кричать, но голоса нет. Хочется плакать, но степень неприятия происходящего так велика, что даже слезы не текут…
Через несколько дней он вернулся. Позвал меня в спальню и закрыл за нами дверь.
— Эрик, кем ты стал?
— Отцом…
— Нет. Ты стал неврастеничкой. Ты стал бабой, от которой я в свое время сбежал. Где тот задорный Эрик, который сел ко мне в левипод и попросил денег? Когда он успел превратиться в наседку?
— Ты меня больше не любишь?
— Где тот Эрик, который отдал мне всего себя?
— У меня есть дочь, я не могу отдавать тебе всего себя…
— А она может. Ей не нужны ни дети, ни сопли. Она готова жить для себя и для меня.
— Да я только для тебя и живу! — разревелся я. — Я с ума без тебя схожу, скулю каждый вечер в ванной, чтобы девочки не слышали!
— «Чтобы девочки не слышали», — передразнил он меня. — Ты даже говоришь, как наседка. Ко-ко-ко!
— Ответь, ты любишь меня?
— Я не могу сказать «нет». Но, думаю, нет смысла говорить, что нам нужен перерыв.
— Скажи сразу, что уходишь от меня. Не нужно мне перерывов!
— А ты хочешь это услышать? И уверен, что не пожалеешь?
— Уверен, что пожалею.