– Самое мужское одеколон на сегодня! Теперь голова в порядке, – говорил Илия. – Это у нас будете называться – полубокс.
Голова моя круглая, была пострижена, лишь спереди короткий чубчик.
– Виски я оставлять решил, – гладил он меня по голове и всякий раз спрашивал с улыбкой: – Уши сегодня приталивать?
Рука была сильная, но не тяжёлая.
Уши у меня торчали перпендикулярно голове, и это был предмет моих переживаний.
– Мастера сразу видно! – серьёзно говорил отец.
Женщины с ним соглашались, и я был уверен, что уши уже торчат не так заметно.
Илия улыбался, бережно складывал инструмент, закрывал на замочки чемоданчик, подсаживался к столу, горделиво поглядывал на Марию.
Потом Мария выходила на крыльцо, красивая, стройная, и говорила с улыбкой:
– Ну, что, Илиюша, пойдём, мой хороший, домой.
Я бы не смог сказать «нет», если бы меня так позвали.
Он поднимался, с поклоном благодарил родителей:
– Спасибо хозяевам – за хлеба, солю, приюта.
– На здоровье. И вам спасибо, – говорила мама. – Заходите ещё. Все вместе, будем рады.
Илия брал «балетку», они с Марией выходили на улицу. Между ними парила красавица Аурика. Маленький, изящный «замочек» крепко соединял их руки. Наверное, родители боялась, что она улетит, как парашютик одуванчика.
Мы долго стояли возле калитки, смотрели им вслед, улыбались, а я думал – какие хорошие обычаи у молдаван.
И снова в доме была размеренная последовательность забот.
Всякий раз, когда мне в парикмахерской сметают с шеи колкие волоски, я вспоминаю Илию – молдаванина…
Тогда я впервые задумался о том, что на свете много разных национальностей.
Это было серьёзным открытием. Может быть, оно пришло ко мне некстати? Или запоздало? Но оно пришло – само.
– Эх, ты, всё старо, как мир! – дивились моей провинциальности бойкие однокашники, выросшие на проспектах больших городов.
Беда и радость не спрашивают, что у вас в «пятой» графе записано.
Сколько людей – столько знаков Зодиака. Космос – вокруг!
Так я стал космополитом, гражданином мира.
Новые планеты образуются из старой пыли.
«Саид»
Вставал с кроватки.
Садился на коврик.
Вздыхал, закрывал глаза. Возникала пустыня.
Из любимого всеми фильма про бесстрашного красноармейца.
Согревал ладошками игрушку, жёлтую гуттаперчу выпуклых боков, шершавую гриву, крупитчатую, песчаную на ощупь, гладил осторожно по изогнутой, длинной шее. Старался повторить все изгибы, неровности.
Прикасался к поводьям.
Говорил тихо, чтобы никто не узнал тайну.
Укладывал между горбов большие, деревянные прищепки, перевязанные бечёвкой.
Поклажа.
– «Саид»! Мы обязательно спасёмся! – шёпотом.
Верблюд оживал, не был пустотелым. Косил на него глазом в ответ на человечье имя.
Их подстерегали страшные разбойники.
Они прятались в зарослях саксаула, в тени бархана. Острые, кривые ножи, длинноствольные ружья.
Халаты грязные, вата торчит неряшливо. Лица злые, чёрные от грязи, копоти костра, небритые. Длинные бороды спутались клоками.
Верблюд отлично бегает. Может обогнать скорый поезд.
Надёжный.
Трудно удержаться между подвижных горбов. Они опасно подкидывают тело, словно горячий уголёк в ладонях. Дыхание спирает от стремительного бега, летучая погоня медленно, но верно отстаёт. Вопли остаются позади, стихают, только в животе верблюда что-то ёкает.
Потом верблюд переходит на рысь, скорый шаг, успокаивается и вот уже неторопливо, вперевалку вышагивает по песку.
Мальчик заполняет гуттаперчу любовью, как сосуд жидкостью – для жизни. Включает верблюда в круг самых близких, доверенных. Тех, кто наверняка придёт на помощь в минуту смертельной опасности.
Мальчик худ и бледен. Плохо спал.
Ставит любимца на пол.
Так начинается утро.
Смотрит сверху и чуть-чуть со стороны.
Большой верблюд, высокомерно косит на него карим глазом, плавно опускает бесцветный веер ресниц, и он, маленький бедуин, храбро вышагивает рядом, через раскалённую пустыню. Колючий песчаный ураган, засады разбойников, убийственное солнце, ночная стужа, змеи, скорпионы – врагов не сосчитать.
Ему душно, он прикрывает глаза.
Понимает, почему в замечательном верблюде всё так устроено. Оно придумано с одной лишь целью – не погибнуть вдалеке от воды и людей.
Спастись самому и спасти ещё, хотя бы одну жизнь – человека.
Зимой мальчик заболел. Сидел на подоконнике, закутанный в тёплое, с перевязанным горлом. Кашлял сухо и надсадно.
В другом углу подоконника – герань в горшке. Прикоснёшься – пахнет лимоном. Окно по краям заплыло влажным, льдистым налётом. Сочилось в тепле. Пахло свежестью.