Смех, шум, фонари яркие висят сверху.
Всё время тяжким грузом нависал момент, когда надо было возвращаться назад. Одному, у края бандитского района, ждать автобус.
Это омрачало праздник, который сверкал на катке и я заранее готовил себя к тому, что неизбежно надо возвращаться.
Мысль пойти пешком примерно три остановки даже не возникала, потому что пришлось бы идти через «Шанхай».
Время было позднее, машины не ездили. Я стоял у края, «Шанхай» затаился в чёрной темноте котлована, подсвеченный снегом у края тропинок, между кособоких домишек. Ярко светила луна. Воздух был наэлектризован морозом и опасностью.
Казалось, вот сейчас из тени выйдет мрачная фигура, бандит прячет лицо в поднятом воротнике, криво улыбается, белая фикса пускает смертельный лучик мне в лицо.
Я холодел от этой мысли, не задавал себе вопроса – зачем я нужен этому рецидивисту и замерзал, мысленно умоляя, не знаю, кого, чтобы поскорее приехал автобус.
Я вижу, как с противоположной стороны медленно, на скользкой дороге, едет самосвал.
Его странное появление ещё нагоняет на меня ужас и ввергает в состояние столбняка.
В это время из «Шанхая» выбегает мужчина. Он спасается бегством. Это его надежда, и он ничего не видит вокруг. Во что бы то, не стало ему надо спастись.
Пальто нараспашку, шапка кое-как держится на затылке.
Он машет руками, старается удержать равновесие на скользкой дорожке, слышно, как тяжело он дышит, белое облако пара над ним серебрится в лунной голубизне.
Он бежит в мою сторону, наперерез самосвалу.
Я забываю о холоде, заворожённо смотрю на самосвал и мужчину, понимаю, что вот сейчас они встретятся, но не могу закричать от оцепенения.
Боковым зрением я вижу, что пустой самосвал уже не успевает затормозить, водитель видит бегущего, но тот не видит ничего, он сосредоточен полностью на желании не упасть, спастись.
Я был уверен, что он не видел ни самосвала, ни меня. Что-то смертельно опасное заставило его спасаться бегством. Они сближаются неотвратимо, роковым стечением и оба, да и я тоже, никто из нас не в силах это изменить.
Самосвал сбивает мужчину.
Я вижу, что он отлетает от металлической балки бампера, словно мячик подпрыгивает несколько раз на скользкой дороге, каждый раз всё ниже и вот он уже катится по обочине, нелепо взмахивает руками, застывает в позе куклы без опилок внутри, но внешне в объеме пальто. Ботинки слетают, падают в сугроб. Он лежит в шерстяных носках, пальто, на морозе, странно расслабленный. И молчит.
Самосвал наконец-то останавливается почти рядом с ним. Косо, мордой в сугроб. Водитель распахивает дверцу, вылетает из кабины, встаёт на колени, наклоняется над лежащим.
Подъезжает почти пустой автобус. Водитель автобуса косится влево через окошко, равнодушно смотрит на происходящее. Автобус медленно трогается с места.
Странная тишина, я ничего не слышу, оглох и, кажется, навсегда.
Я сажусь на заднее сиденье, поворачиваюсь, жадно смотрю на дорогу. На страшную пантомиму за окном. Она уезжает от меня, человек на пологом льду уменьшается. Потом его заслоняет перекошенный самосвал, но вскоре и он принимает игрушечные размеры.
Я часто смотрю это «кино» без звуков. Как режиссёр воспоминаний, но и как участник фильма.
Почему мы все там оказались тогда?
Гроб
Старенький автобус отъехал от города, оставляя пыльный шлейф. Натужно тарахтел, подвывал на взгорках. В салоне стало жарко. Пассажиров почти не было.
После деревни Колбановки автобус остановился по требованию у обочины. Саша и Влад вышли, взвалили на спины рюкзаки, углубились в лес.
Водитель тоже вышел, постоял немного, радуясь твёрдой земле под ногами, проследил, в какую сторону пошли двое пацанов, прислушался к треску горячего двигателя, неохотно влез в кабину, закурил и уехал.
Повсюду валялись пластиковые бутылки, мусор.
Сначала лес возле дороги был запылённый, грустный. Потом посветлел, они с удовольствием петляли в густом, жёстком подшёрстке поспевающей черники, ощущая под ногами лёгкую влагу. Густые кустики черники пружинили под ногами, сплетались плотным ковром. Хотелось упасть в прохладу мелких листиков и лежать, смотреть сквозь ветки сосен в безоблачное небо, отыскивать в вышине жаворонков, ни о чём не думать.
Однако мальчики сильно проголодались. Домашние бутерброды были съедены сразу же, как только сели в автобус. Ехали почти три часа.
Потом они набрели на уверенную тропу. Вскоре показались среди деревьев выгоревшие до лёгкой белизны армейские палатки, дорожки, посыпанные серым песочком. Под грибком сидел на лавочке паренёк лет пятнадцати с повязкой поверх рукава белой рубашки. Откровенно скучал.