Если вы вместо имени «Золушка» подставите имя «Солнышко» и уберёте фею, волшебное платье, бал, прекрасного принца, свадьбу и всю дальнейшую счастливую жизнь во дворце, то получите ясное представление об отчаянном положении Солнышка Бодлер.
— Я бы хотел, чтобы сиротка прекратила этот раздражающий рёв, — заявил Граф Олаф, приподняв одну бровь, в то время как автомобиль делал ещё один крутой поворот. — Никто не может так отравить приятную поездку, как хнычущая жертва похищения.
— Я не перестаю её щипать, но она никак не угомонится, — пожаловалась Эсме Скволор, ещё раз ущипнув Солнышко длинными, хорошо отполированными ногтями.
— Послушай, зубастая сиротка! — прорычал Олаф. Оторвав взгляд от дороги, он в упор уставился на Солнышко. — Если ты сейчас же не уймёшься, я такое устрою, что потом век будешь плакать.
Солнышко жалобно всхлипнула и утёрла кулачками слёзы. Она действительно проплакала большую часть дня, весь длинный путь, проследить который не под силу даже самому дотошному исследователю. И теперь, когда зашло солнце, она всё ещё не могла остановиться. Но слова Графа Олафа скорее привели её в раздражение, нежели напугали. Тоска смертная, когда говорят, что, если ты не прекратишь плакать, тебе устроят нечто такое, отчего ты заплачешь ещё сильнее. Если ты плачешь, значит, тебе есть отчего. И не имеет смысла специально что-то устраивать, чтобы вызвать ещё более горькие слёзы. У Солнышка Бодлер хватало причин плакать. Она беспокоилась о брате и сестре, и ей хотелось узнать, удалось ли им остановить потерявший управление фургон, мчавшийся навстречу гибели. Она боялась и за себя, после того как Олаф разоблачил обман, сорвал с неё бороду и запихнул в машину на колени к Эсме. Наконец, ей было всё время больно от безостановочных щипков подруги негодяя.
— Шабаш, — заявила она Эсме, имея в виду: «Хватит щипаться», но модная и очень гнусная дама только скривилась, как если бы Солнышко сморозила отчаянную глупость.
— Когда эта малютка не плачет, она разговаривает на каком-то иностранном языке. Я не разбираю ни слова из того, что она говорит, — сказала Эсме.
— Известно, что похищенные дети не большой подарок, — вступил в разговор крюкастый, которого Солнышко как-то особенно невзлюбила. — Помните, босс, когда нам в руки попали Квегмайры, они только и делали, что жаловались? Жаловались, когда мы посадили их в клетку, жаловались, когда упрятали под фонтан. Жалобы, жалобы, бесконечные жалобы. Мне так надоели эти жалобы, что я едва ли не обрадовался, когда Квегмайры удрали у нас из-под носа.
— Обрадовался?! — Граф Олаф чуть не задохнулся от ярости. — Мы как каторжные работали, чтобы украсть состояние Квегмайров, а в результате не получили ни одного сапфира. Всё это было пустой тратой времени.
— Не вините себя, Олаф, — сказала одна из бледнолицых женщин с заднего сиденья. — Всякий может ошибиться.
— На этот раз ошибки не будет, — ответил Олаф. — Двое сироток где-то сейчас лежат, расплющенные под разбившимся фургоном, а третья — у Эсме на коленях. Теперь считай, что состояние Бодлеров у меня в кармане. Как только доберёмся до Главного Перекрёстка Ветров и найдём штаб-квартиру, всем нашим мытарствам конец.
— Как так? — спросил горбун Хьюго, которого наняли в труппу во время Карнавала Калигари.
— Пожалуйста, объясните заодно и мне, Граф Олаф, — попросил Кевин. Он, как и Хьюго, тоже работал на Карнавале Калигари и тоже боялся потерять работу. Прежде Кевина смущало, что у него, не как у других людей, обе руки имеют одинаковую силу, безразлично, что правая, что левая, но Эсме уговорила его присоединиться к труппе Олафа, соблазнив тем, что придумала привязать его руку за спиной так, чтобы никто не догадался, что левая ни в чём не уступает правой.
— Не забудьте, босс, мы в труппе люди новые, поэтому не всегда понимаем, что происходит, — добавил Кевин.
— Помню, когда я пришла в труппу Олафа, я слыхом не слыхивала о деле Сникетов, — сказала вторая бледнолицая женщина.
— Работая на меня, вы приобретаете опыт, — торжественно изрёк Олаф, — но вы не должны надеяться на то, что я вам всё буду объяснять. Я очень занятой человек.
— Не беспокойтесь, босс, я сам всё им объясню, — встрял в разговор крюкастый. — Граф Олаф, как и всякий хороший бизнесмен, совершил весьма широкий круг самых разнообразных преступлений, — сказал он.
— А глупые волонтёры тут же кинулись и насобирали сотни несусветных улик, а потом всё это засекретили, — перебила крюкастого Эсме. — Я пыталась объяснить людям, что преступления сейчас в большой моде, но, очевидно, это их не заинтересовало.