— Я понимаю, — сказал Брюс. — Нас заставили заучить это как часть Символа Веры «Нового Пути». — Оглядевшись, он спросил: — Можно мне водички попить?
— Мы покажем тебе, где тут источник. Он будет у тебя в хижине, но есть тут и один общий на всю семью. — Управляющий повел Брюса к одному из сборных домиков. — Этот фермерский участок является закрытым, потому что у нас тут есть экспериментальные и гибридные посевы, которые нам крайне важно сохранить от заражения насекомыми. Каждый, кто сюда поступает, даже сотрудник, посыпает пестицидами свою одежду, обувь и волосы. — Он выбрал первую попавшуюся хижину. — Итак, твоя будет 4-Г, — решил управляющий. — Сможешь запомнить?
— Они все похожи, — сказал Брюс.
— Можешь приколотить к ней какую-нибудь штуковину, чтобы легче было эту хижину узнавать. Приколоти что-нибудь цветное. Тогда несложно будет запомнить. — Управляющий распахнул дверь хижины — оттуда повеяло жарким смрадом. — Пожалуй, для начала поставим тебя на артишоки, — размышлял он вслух. — Придётся тебе надевать перчатки — а то у них колючки.
— Артишоки, — сказал Брюс.
— Чёрт возьми, у нас тут и грибы есть. Экспериментальные грибные фермы — загерметизированные, разумеется. Садоводам-грибникам обязательно требуется герметизировать урожай, чтобы не допустить заражения грядок патогенными спорами. Грибные споры, понятное дело, по воздуху переносятся. Это большая угроза для всех грибников.
— Грибы, — сказал Брюс, входя в тёмную, жаркую хижину. Управляющий смотрел, как он туда входит.
— Да, Брюс, — сказал он.
— Да, Брюс, — сказал Брюс.
— Брюс! — рявкнул управляющий. — Проснись!
Он кивнул, стоя в затхлом сумраке хижины, по-прежнему держа в руках чемодан.
— Ага, — сказал он.
Как только темно, сказал себе управляющий, они сразу носом клевать начинают. Будто цыплята.
Овощи среди овощей, подумал он. Грибы среди грибов. Выбери нужное.
Включив электрическую лампочку под потолком хижины, он стал показывать Брюсу, как обращаться с выключателем. Брюса это, похоже, мало волновало; теперь он вдруг снова заметил горы и стоял, неотрывно на них глазея, словно впервые осознал их присутствие.
— Горы, Брюс, горы, — заметил управляющий.
— Горы, Брюс, горы, — сказал Брюс, продолжая глазеть.
— Эхолалия, Брюс, эхолалия, — подколол управляющий.
— Эхолалия, Брюс…
— Ладно, Брюс, — оборвал его управляющий и захлопнул за ним дверь хижины. Пожалуй, поставлю его на что-нибудь попроще, подумал он. На морковь. Или на свёклу. На что-то, что не слишком его озадачит.
А на другой койке там есть ещё овощ. Для компании. Пусть хоть всю жизнь клюют носами в унисон. Целые их грядки. Целые акры.
Брюса развернули лицом к полю, и он увидел посевы кукурузы, подобные неровным выступам. Мусор растёт, подумал он. Здесь мусорная ферма.
Затем он нагнулся и у самой земли различил голубенький цветочек. Множество таких цветочков на коротких стебельках. Как стерни. Мякина.
Теперь, когда его лицо оказалось в достаточной близости, Брюс видел великое множество голубых цветочков. Словно злые духи среди высоких кукурузных посевов. Сокрытые внутри. Как сажало множество фермеров — один посев внутри другого, по концентрическим кругам. Как, вспомнил он, мексиканские фермеры устраивают свои плантации марихуаны: трава окольцована более высокими растениями, чтобы федеральные сотрудники не засекли её с джипа. Тогда её, впрочем, можно с вертолёта засечь.
А федеральные сотрудники, засекая внизу такие плантации, расстреливают из автоматов фермера, его жену, детишек и даже домашний скот. И уезжают. А их вертолёт, при поддержке джипов, продолжает рыскать.
Такие прелестные голубые цветочки.
— Ты видишь цветок будущего, — пояснил Дональд, исполнительный директор «Нового Пути». — Но он не для тебя.
— Почему не для меня? — спросил Брюс.
— Потому что в своё время ты уже достаточно его получил, — ответил исполнительный директор и прыснул. — Так что вставай и прекращай поклонение — это больше не твоё божество, не твой идол, хотя когда-то им был. Божественное видение, чуешь? Судя по твоему виду, можно подумать, что так оно и есть. — Он крепко хлопнул Брюса по плечу, а затем закрыл ладонью его застывшие глаза.
— Пропали, — сказал Брюс. — Весенние цветочки пропали.
— Нет, ты просто не можешь их видеть. Эту философскую проблему тебе не осмыслить. Тут эпистемология — теория познания.
Брюс видел только плоскую ладонь Дональда, застилавшую ему белый свет. Он тысячу лет на неё смотрел. Она заперла — раньше запирала и будет запирать — запирает мёртвые глаза вне времени. Глаза, что нельзя отвести, и ладонь, что не отодвинется. Время пропало, пока глаза таращились, и вселенная застыла, по крайней мере для него — застывала вместе с ним и его пониманием по мере того, как абсолютной становилась её инертность. Не осталось ничего, что бы он знал, — не осталось ничего, что могло бы случиться.