— Ладно, только убери свою чёртову табакерку, — сдался Арктур. Едва он успел глотнуть, как в голове запели громкие голоса: жуткая музыка, как если бы всё окружающее вдруг прокисло. Всё теперь — и стремительно пролетающие мимо автомобили, и двое приятелей, и его собственная машина с поднятым капотом, и запах смога, и яркий, горячий солнечный свет — всё это сделалось каким-то прогорклым, словно мир постепенно прогнивал. Происходило это мало-помалу и казалось опасным, но не пугающим. Мир гнил — вонял весь его облик, все звуки и запахи. Арктура затошнило — он закрыл глаза и содрогнулся.
— Ты что-то почуял? — спросил Лакман. — Может, улику? Какой-то запах от мотора…
— Дерьмо собачье, — произнёс Арктур. Вонь шла из мотора. Нагнувшись, он понюхал и ещё сильнее её ощутил. Странно, подумал он. Чертовски странно и несуразно. — Чуете, как собачьим дерьмом воняет? — спросил он у Лакмана с Баррисом.
— Не-а, — ответил Лакман, внимательно его разглядывая. Затем он спросил у Барриса: — В твоих колёсах какие-то психоделики были?
Улыбаясь, Баррис помотал головой.
Склонившись над горячим мотором и вдыхая запах собачьего дерьма, Арктур умом понимал, что это иллюзия. Не было там никакого собачьего дерьма. Но запах никуда не девался. А потом он заметил тёмно-бурые пятна какой-то гадости, размазанные по блоку цилиндров — особенно внизу, у самых свечей. Масло, подумал Арктур, — просто масло пролилось. Наверное, главный сальник течёт. Но чтобы удостовериться, подкрепить своё рациональное убеждение, надо было сунуть туда руку. Рука наткнулась на липкие бурые пятна — и тут же отдёрнулась. Пальцы влезли в собачье дерьмо. Весь блок цилиндров был в собачьем дерьме — оно даже на проводах висело. Тут Арктур понял, что дерьмом покрыт и теплозащитный кожух мотора. Подняв взгляд, он заметил дерьмо и на звукоизоляции под крышкой капота. Вонища пересилила, и Арктур снова закрыл глаза, содрогаясь.
— Ну-ну, парень, — резко произнёс Лакман, беря приятеля за плечо. — У тебя, часом, не прокрутка пошла?
— Ага, ему контрамарку в театр достали, — хихикая, подхватил Баррис.
— Ты лучше присядь, — предложил Лакман, провожая Арктура обратно к сиденью водителя и помогая сесть. — Да, приятель, ты что-то совсем плохой. Просто посиди. Не бери в голову. Никого не угрохало, зато теперь мы предупреждены. — Он захлопнул дверцу. — У нас всё хоккей, врубаешься?
Тут у окна появился Баррис и предложил:
— Хочешь кусочек собачьего дерьма, Боб? Пожевать?
Распахнув глаза и похолодев, Арктур на него уставился. Мёртвые зелёные стёкла ничего ему не выдали. Он правда это сказал? — задумался Арктур. Или это мой чайник крышку подбрасывает?
— Что-что, Джим? — переспросил он.
Баррис заржал. Всё ржал и ржал.
— Оставь его в покое, приятель, — рявкнул Лакман, толкая Барриса в спину. — Отъебись!
— Что он только что сказал? — спросил Арктур у Лакмана. — Что за чертовщину он только мне сказал?
— Без понятия, — отозвался Лакман. — Я и в половину баррисовских телег не въезжаю.
Баррис по-прежнему улыбался, но уже молча.
— Сука ты, Баррис, — рявкнул на него Арктур. — Я знаю, что это твоя работа. Ты, блядь, сперва раскурочил цефаскоп, а теперь машину. Ты, пидор, это сделал, залупа ты конская. — Выкрикивая всё это улыбающемуся Баррису, Арктур едва слышал собственный голос, а жуткий смрад собачьего дерьма всё усиливался. Тогда он умолк — просто сидел над бесполезным рулём, отчаянно стараясь не блевануть. Какое счастье, что тут Лакман, подумал Арктур. Иначе бы уже сегодня всё для меня закончилось. Всё оказалось бы в руках этого выжженного ублюдка, хуеплёта злоебучего, с которым мы в одном доме живём.
— Не бери в голову, Боб, — сквозь наплывы тошноты просочился голос Лакмана.
— Я знаю, что это он, — прохрипел Арктур.
— Блин, да почему? — Лакман то ли говорил, то ли пытался сказать. — Таким макаром его бы тоже по асфальту размазало. Почему, приятель? Почему?
Запах всё ещё улыбающегося Барриса пересилил Арктура, и он блеванул прямо на приборную доску собственного автомобиля. Тут же, светя ему в глаза, зазвенела тысяча тоненьких голосков, и вонь наконец стала исчезать. Тысяча тоненьких голосков кричала о своей заброшенности; Арктур их не понимал, но теперь он хотя бы мог видеть, да и вонь уходила. Дрожа, он потянулся в карман за носовым платком.
— Что было в тех колёсах? — гневно спросил Лакман у улыбающегося Барриса.