Одна эта мысль, наверное, его теперь и поддерживала. Виновный, размышлял Арктур, предельно аккуратно ведя машину в плотном предвечернем потоке, способен испариться, даже когда никто его не преследует, — он о таком слышал, и, возможно, это была правда. Однако совершенно определённо правдой было и то, что виновный испарялся — причём почти мгновенно и с массой предосторожностей, — когда его на самом деле преследовали. Когда за ним реально охотился кто-то опытный и в то же время скрытый. И откуда-то с близкой дистанции. Не дальше, подумал Арктур, заднего сиденья этой машины. Откуда, если у врага есть с собой нелепый немецкий пистолет 22-го калибра с таким же нелепым самопальным квазиглушителем, а Лакман, как водится, уснёт, очень удобно пустить мне в затылок пулю со срезанным кончиком. И я буду мёртв, как Боб Кеннеди, скончавшийся от пистолетных ран из того же 22-го калибра — таких маленьких дырочек.
И не только сегодня, но в любой день. И в любую ночь.
Если не считать того, что, проверив магнитные барабаны, где хранится информация голосканеров, я очень скоро с точностью узнаю, что каждый делает в моём доме и зачем — включая меня самого. Я увижу, подумал Арктур, как я встаю среди ночи поссать. Я буду круглые сутки наблюдать за всеми комнатами… впрочем, там будет запаздывание. Мне мало чем поможет информация голосканеров, если они зафиксируют, как я принимаю славный дозняк какого-нибудь дезориентирующего наркотика, уворованного «Ангелами Ада» с военного склада и подмешанного мне в кофе. Кому-то другому из академии придётся проверять магнитные барабаны и любоваться, как я бьюсь об стены, уже неспособный увидеть или понять, кто я и где. А мне это зрелище задним числом увидеть не удастся. За меня это должен будет сделать кто-то другой.
— Интересно, — вдруг сказал Лакман, — что там весь день творилось в доме, пока нас не было. Знаешь, Боб, ведь всё это доказывает, что кто-то правда очень хочет тебе задницу подпалить. Надеюсь, когда мы вернёмся, дом ещё будет на месте.
— Ага, — отозвался Арктур. — Я об этом не подумал. Кстати, мы так и не достали временный цефаскоп. — Он намеренно сделал свой голос равнодушно-вялым.
— Лично я не стал бы слишком беспокоиться, — поразительно радостным тоном произнёс Баррис.
— Не стал бы? — гневно переспросил Лакман. — Блин, туда могли вломиться и поспирать всё, что у нас есть. По крайней мере всё, что есть у Боба. Могли убить или потоптать животных. Или…
— Для того, кто в наше отсутствие войдёт в дом, — заявил Баррис, — я оставил небольшой сюрприз. Я изобрёл это сегодня рано утром — работал и работал, пока не вышло. Электронный такой сюрприз.
Стараясь скрыть свою обеспокоенность, Арктур резко спросил:
— Что ещё за электронный сюрприз? Это мой дом, Джим, и ты не имеешь права начинять его всякими…
— Полегче, полегче, — сказал Баррис. — Как сказали бы наши немецкие друзья, leise. Что значит «не ссы».
— Так что за сюрприз?
— Если за время нашего отсутствия, — объяснил Баррис, — передняя дверь будет открыта, мой кассетный магнитофон начнёт записывать. Он под кушеткой стоит. И плёнки там на два часа. А три всенаправленных микрофона «Сони» я разместил под разными…
— Ты должен был мне сказать, — перебил Арктур.
— А что, если они через окно проникнут? — спросил Лакман. — Или через заднюю дверь?
— Для увеличения шансов их проникновения через переднюю дверь, — продолжил Баррис, — по сравнению с менее обычными способами вторжения, я предусмотрительно оставил её незапертой.
После недолгого молчания Лакман заржал.
— А откуда они узнают, что дверь не заперта? — поинтересовался Арктур.
— Я на ней записку оставил, — ответил Баррис.
— Ты мне мозги паришь!
— Ага, — вскоре подтвердил Баррис.