Каждое государство, как ему было известно, тренирует и направляет массу агентов, чтобы здесь ослаблять болты, там срывать резьбу, ещё где-то обрывать провода, устраивать небольшие пожарчики, терять документы — короче, доставлять мелкие неприятности. Комок жвачки в одном из ксероксов какого-либо государственного учреждения может уничтожить незаменимый и крайне важный документ. Излишек мыла и туалетной бумаги, как прекрасно знали хиппи шестидесятых, способен вывести из строя всю канализационную систему административного здания и выставить оттуда всех сотрудников по меньшей мере на неделю. Шарик нафталина в бензобаке автомобиля изнашивает мотор через две недели, когда машина уже оказывается в другом городе, и не оставляет никаких загрязнителей топлива, которые можно было бы проанализировать. Любая теле- или радиостанция может быть отключена от эфира посредством мощного удара{4}, случайно перебившего микроволновый или силовой кабель. И так далее.
Многие представители аристократических социальных классов прежних времён сталкивались с «помощью» служанок, садовников и другой обслуги: тут разбита ваза, там из строптивых рук выскальзывает редкостная фамильная ценность…
— Скажи, Растус Браун{5}, зачем ты это сделал?
— Эх-ма, забыл я это самое, значит…
И никакого спасения тут не было. Ни для богатого домовладельца, ни для неугодного режиму политического писателя, ни для небольшого нового государства, потрясающего своим кулачком перед носом США или СССР…
Как-то жена одного американского посла в Гватемале публично похвасталась, что её «боевитый» супруг сбросил левое правительство этого маленького государства. После этого внезапного переворота посол, сделав своё дело, был переведён в маленькое азиатское государство. Там, находясь за рулём спортивной машины, он вдруг обнаружил, что прямо перед ним откатил от обочины медленный сеновоз. Мгновение спустя от посла остались только давленые кусочки. Не помогли ему ни «боевитость», ни находившаяся в его распоряжении целая неофициальная армия ЦРУ. А безутешная вдова не написала о нём возвышенных стихов.
— Моя что сделать? — спросил, надо думать, хозяин грузовика у местных властей. — Как, миста? Моя это самое, значит…
Тут Арктур припомнил свою бывшую жену. В то время он работал разведчиком в страховой компании («Так, говорите, ваши соседи по коридору много пьют?»), и она возражала, чтобы он поздно вечером писал свои отчёты. Вместо этого Арктур должен был восторгаться одним её видом. К концу их совместной жизни она насобачилась во время его праведных вечерних трудов выкидывать самые разные фокусы. Например, обжигалась, закуривая сигарету, засоряла себе чем-нибудь глаз, подметала в его кабинете или без конца искала возле его пишущей машинки какую-нибудь маленькую фигулечку. Поначалу Арктур возмущённо прекращал работу и уступал, восторгаясь одним её видом, но затем треснулся головой об шкаф и нашёл лучшее решение.
— Если они убьют наших животных, — говорил тем временем Лакман, — я их бомбой подорву. Я их всех достану. Найму профессионалов из Лос-Анджелеса, вроде банды «Пантер».
— Они не станут, — отозвался Баррис. — Какой смысл вредить животным? Животные ничего не сделали.
— А я сделал? — спросил Арктур.
— Очевидно, они считают, что сделал, — ответил Баррис.
— «Если б я знала, что он безвредный, я бы сама его убила», — процитировал Лакман. — Помните?
— Но она была цивилкой, — сказал Баррис. — Эта девушка никогда не закидывалась, и у неё была куча бабок. Помните её квартиру? Богатому никогда не понять ценности жизни. Это совсем другое. Помнишь Тельму Корнфорд, Боб? Низенькую такую девчушку с могучими буферами? Лифчика она никогда не носила, и мы обычно просто сидели и таращились на её соски. Она зашла к нам в дом, чтобы мы убили ей того москитного хищника{6}. А когда мы объяснили…
Сидя за рулём медленно движущейся машины, Боб Арктур забыл про теоретические материи и снова прокрутил в голове тот случай, который произвёл на всех них неизгладимое впечатление. Изящная, аппетитная цивилка в свитере с горлом, брюках клёш, с соблазнительно покачивающимися буферами хотела, чтобы они убили громадную безвредную сикараху, которая вообще-то приносила пользу, уничтожая москитов, — и это в тот год, когда в Оранжевом округе ожидалась эпидемия энцефалита. После того как они посмотрели на страшного зверя и объяснили девушке, что к чему, она произнесла фразу, которая стала для них чем-то вроде пародийного девиза, пугающего и презренного: