– Ты чего лежишь? – спросила она.
– А что?
– Кофе есть?
– Хочешь?
– Не надо. Голова болит.
Помолчали.
– Ты почему не встаешь?
– Так.
– Поваляемся?
– Ну давай.
После бурных, но несколько приевшихся ласк мы устало отвалились друг от друга, сразу утратив близость, которая секунду назад казалась незыблемой.
– Вина возьмем? – спросила она.
– Можно.
– Может, мне уволиться?
– Зачем?
– Надоело.
– И что дальше?
– Поедем в Сочи.
– А деньги?
– Телевизор продашь.
– Ну давай.
– Нет, лучше в отпуск.
– Бархатный сезон.
– У меня отпуск в ноябре.
– Нет, ноябрь не годится. Холодно.
– Тогда на лыжах.
– Угу, в Куршевель.
– Это где?
– Это во Франции.
– Ты там был?
– Нет.
– А я на лыжах не умею.
– И я не умею.
– Тогда Франция не подходит. Тогда Химки.
– О, Химки, круто.
– Там подруга у меня… Можно в парке.
– Можно.
– Меня ночью тошнило?
– Было.
– А я помню.
– Вот и хорошо.
– Зато голова чистая. Только болит немного.
– Хочешь аспирин?
– Нет.
– Хочешь пива?
– Нет.И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Она перелезла через меня и, голая, вышла на балкон. Думаю, что соседи напротив к этому привыкли, а некоторые были застуканы с биноклем.
Потом мы пили вино из картонных пакетов, и я врал ей про то, как в Африке на сафари я был окружен стадом жирафов и как кормил их печеньем. Она верила каждому моему слову, и каждое слово мое было неправдой. Вообще-то я никогда не вру, но это не было ложью. Не знаю, но, по-моему, между ложью и неправдой есть разница. Во всяком случае, я ее чувствовал, эту разницу.
– Твоя жена красивая?
– Да, красивая.
– У нее красивые ноги?
– Да.
– Глаза? Грудь?
– Да, очень.
– Ах ты, сволочь! Ты мне рассказываешь про свою жену! Что я должна думать?
В меня полетел стакан.
– Ты же сама спросила.
– Сволочь, сволочь! Гад! Иди отсюда! Убирайся к своей жене!
– Подожди.
– Что ты тут делаешь? Катись отсюда!
– Подожди, не плачь.
– А что мне делать?
– Ты тоже очень красивая.
– Тоже? Ах ты, гад такой!
– Нет, ты просто… сама по себе красивая.
– А я знаю!
– Конечно.
– Прижился тут.
– Ну, перестань, успокойся.
– Успокойся. Сам успокойся. Жену он забыть не может. Слюни пускает.
– Да ладно тебе. Все я забыл. Мы скоро разведемся.
– Забыл. Как же.
– Знаешь, чего я больше всего хочу?
– Ну?
– Чего я больше всего хочу?
– Ну, скажи же, скажи.
– Тебя.
– Меня, болтун?
– Тебя.
– Дурак, болтун.
– Хочу только тебя.
– Ну конечно.
– Только тебя.
– Ну… на. Вот она я. На, бери. Если – только.
И после ни с того ни с сего:
– Вот умру я, будет у тебя другая женщина.
– Нет, не будет, меня тошнит от других женщин.
– Ой ли уж…
Я лежал на краю постели и глядел в потолок. Нагулявшись, Раиса спала рядом, лицом в подушку, отвернувшись к стене. Ничего другого она не знала. Ничего и быть не могло.
В голове, как в небе, бессмысленно и отчужденно проплывали слова:Всадник ехал по дороге,
Было поздно, выли псы.
Волчье солнце – месяц строгий —
Лил сиянье на овсы…
32
Все сдвинулось. И утекало – водой из горсти. Меня разделяла глубокая пропасть с людьми определенных воззрений на жизнь, которая поступила со мной как маньяк с малолеткой. Куда подевались все мои навыки и способности? Вряд ли они представляли нечто существенное, если в памяти от них не осталось и облачка.
Деньги, деньги… Они тоже утекали. Даже при моих скудных потребностях денег уже ни на что не хватало. За все это время я не купил своей подруге ни одной безделушки. А вот она платила. В основном за выпивку, конечно. И так, по мелочи. Я был как альфонс, приживала. Впрочем, меня это особенно не тревожило.
Все реже бывал я в своей квартире, которая незаметно покрылась пылью запустения. Стоило в ней появиться, как сразу тянуло уйти. Всякий раз удивляла какая-то роковая тишина. Даже часы и те встали. В пустой квартире делать было нечего.
Бог мой, и записки еще… Их оставляла жена. Всего их было три. Это значило, что она наведывалась сюда три раза. Конечно, мое обещание ускоренно развестись мало чего стоило. В том смысле, что оно оказалось трудноосуществимо. Как-то все не совпадало: то я у Раисы, то дома – а телефон не звонит. Наверное, они думали, что за омара и пять кружек пива я буду задницу рвать, лишь бы угодить сладкой парочке. Нет, если б ко мне завалился нотариус, или судья, или кто там у них, я подмахнул бы любую бумагу без разговоров, а так… Что же мне, самому, что ли, за ними бегать?