– Принимать по одной столовой ложке натощак. Порции хватает на четыре дня. Хранить в холодильнике. Это я в Интернете нашла! – похвалилась она Антону. – Уже после двух порций становится значительно лучше, там все в один голос говорят.
Затем, несмотря на протесты, она уложила Антона в постель и поехала в садик за Алинкой. По дороге не удержалась и заехала в «Детский мир».
– Ой, какая кукла-а!!! – Алинка не могла перевести дух от восхищения. – Тетя Алина, это правда мне? Насовсем? А она дорогая?
– Нет, что ты! – соврала Алина.
– Жаль, – огорчилась Алинка. – У наших всех девочек дорогие куклы. А у меня ни одной нет. Но эту я очень, очень люблю, тетя Алина! Она лучше всех ихних!
– Их. Надо говорить – их, – поправила Алина и опять помянула недобрым словом обиженного гонораром адвоката.
Дома… то есть это она так подумала – дома, а на самом деле у соседей – она кормила Алинку ужином, делала кукле новую прическу, грела на водяной бане белок из холодильника… И делала еще десяток разных дел, которые были ей в новинку, но они у нее получались легко. В десять уставшая и совершенно счастливая Алинка уснула рядом с подушкой, на которой важно дремала кукла, а Алина и Антон наконец смогли поговорить.
– Алина… Я вам так благодарен, просто нет слов… – начал Антон.
– И не надо. Правда, не надо. Мне было совсем не трудно, и Алинка мне очень понравилась, – перебила его Алина и, чтобы перевести разговор, спросила, кивая на висевшую на стене картину: – Какая интересная вещь. А кто автор?
– Я, – признался Антон. – У меня их было много, но эта Алинке нравится, вот и висит.
– Вы художник? – удивилась Алина. – Так это просто замечательная картина! А как ваша фамилия?
– Пустовалов.
– Постойте… Пустовалов… Так я же была на вашей выставке! – поразилась Алина. – Лет пять назад. Точно! Я еще запомнила вашу манеру – вы рисуете как-то… по-детски. Наивно. Вроде просто и очень трогательно. Я еще хотела купить одну из картин, но потом подумала, что она не впишется в интерьер моей квартиры… Ой, извините…
– Ну что вы, совершенно верно, – замахал руками Антон. – Вы правы. Картины очень капризны. Но немногие это понимают. А хотите, я нарисую для вас то, что вам подойдет… если понравится, конечно? У меня мало картин осталось – почти все старые продал, а новые… не пишутся пока. Я вам так благодарен…
– Антон… Давайте лучше поговорим о наших делах, – на этот раз смутилась Алина – когда Антон наклонился к ней, она вдруг подумала, что он сейчас упадет перед ней на колени – еще чего не хватало! – Я вам найду хорошего адвоката – это раз. Врача непременно – язва сейчас лечится, я уже узнавала.
– Да я знаю… – обезоруживающе улыбнулся Антон. – Вопрос времени и денег, а у нас с Алинкой пока нет ни того, ни другого. А тут еще понервничал с этим судом, и вот результат. Вот решится наш вопрос – тогда и…
– «Не тогда и…», а безотлагательно! – отрезала Алина. Ей нравилось командовать и нравилось, как он улыбался, наклоняя голову. – И не возражайте. Итак, врач – это два. Я подключу прессу, у меня есть знакомые. Алинку мы им не отдадим!
– Спасибо… – проговорил Антон, откашлявшись, как будто у него вдруг сел голос. – Нам с Алинкой давно никто не помогал. Мы как-то одни, все сами. Пока справлялись, и вот…
– Я тоже пока все одна, все сама и справлялась, – подтвердила Алина. – И вот мне вдруг стало так тошно, что я едва не выскочила замуж за первого встречного.
– Не надо за первого встречного, – серьезно ответил Антон. – Потом очень больно… расставаться. Особенно если дети.
Они замолчали, думая каждый о своем. И вдруг неожиданно для себя Алина рассказала соседу всю свою жизнь – свои страхи, свои мечты, свои сомнения. Она никогда и ни с кем не была так откровенна, как с этим чужим человеком, с которым провела вместе всего сутки – и который вдруг показался ей давным-давно знакомым и близким…
…Две недели пролетели в хлопотах и беготне: Алина вникала в медицинские назначения и юридические бумаги, училась варить суп-пюре и играть в свадьбу Барби и Винни-Пуха (за временным отсутствием Кена), отличать оттенок «ультрамарин» от просто синего, а цинковые белила от титановых. Из отпуска на работу она не вышла, подав заявление об уходе, которое приняли с несколько обидной готовностью. Зато теперь она писала не только по ночам, но и днем, ее муза вдруг перестала капризничать, привыкла к солнечному свету и соглашалась работать в любую свободную минуту!