– Ох, как вы, дядюшка, больно нюхаите! Мне и самому ничево не осталось!
– Ты, – говорит, – Знаешь, служивой, кто я такой?
– Да уж какой леший нюхает пусчее тебя?!
– Это я самой и есь!
Тогда солдат спрашиват:
– Ну што вы, помираете или нет когда-небудь?
– Мы некогда не помираем, а только мы ходим по лесам, по домам, если попадетца под ноги игла – как ступим на иглу, так и помрем.
– А как же ваши телеса убирают? Ведь вы велики?
Тогда леший сказал:
– Запрегай хоть петнадцеть лошадей и некогда нас не вывезти! И привежи курицу и петуха на мочалко, пугни их, они и уташшат; а ветер дунет и нечево и не будет.
Легли они спать. Солдату не спитца. Через несколько минут зажок он опять лучину, смотрит, а леший уснул: сам лежит на печи, а ноги на подлатях, у стены.
Солдат вынимает из кармана бумажку игол, взял молоток и давай ему заколачивать в пяты иглы. Леший стал помирать и ростягатца, так што стены затресчели.
Утром приходит хозяин.
– Ну што, служивой, каково ночевал?
– Да хорошо твой наслег! Смотри какой лешой лежит!
Хозяин обрадовался, што солдат ухаял лешова; думает:
«Только выбросить и все, боле ходить не будет!» Солдат собрался и ушол.
Мужик выломал простенки из окон, привел трех меринов, привезал веревки (за лешова-та), запрег лошадей и давай понужать. Постромки рвутца, а он и с места не пошевелитца.
Тогда подумал мужик: «Ведь солдат ево ухаял, он можот и убрать». Запрег телегу и поехал за солдатом.
Настиг в поле и говорит:
– Ей, служивой, поедем ко мне, убери ево! Сколько возьмешь с меня?
– Сто рублей.
Мужик посадил солдата в телегу и поехал домой.
Солдат поймал курицу и петуха и привезал мочалком за лешова. А мужики над ним смеютца. «Три мерина не могли вывезти, а он курицу и петуха привязыват!» Когда солдат все приготовил, – пугнул курицу и петуха, – они полетели и вытасшили на улицу лешова. Ветер дунул, нечево и не стало.
(Мы катаем валешки, так бабы домогаюччя: «Расскажи-ко, катанщик, сказочку!» – «Вот, бабушка, мол, не сказка, а быль»):
Я катать раньше не умел валешки те. Ходили, ходили мы с Гришкой нехто нам не дает катать валешки. Идем Черноським селом – один с колодкам, а другой с лучкем и с битком; поп увидел в окошко нас и пригаркал:
– Што вы, – говорит, – катаньщики?
– Катаньщики.
– Вы можете ли скатать войлок мне?
– Как не можом.
– А где жо станите катать?
– Батюшка, мол, на куфне-то неловко так в бане у вас хорошо, можно в бане.
Шерсти навесил полпуда и ушли в баню. Розбили шерсть и думаем: постилаха у нас мала (для валешков невелика, ведь, постилаха), а войлок большой; надо бы выпросить нам половик или чево-нибудь, да мы не сообразили. Я подумал, подумал чево постилать на постилаху и увидел на куфьне шабур весиччя. Принес шабур, нашил на постилаху и давай катать. Катали, катали, шабур вкатали в войлок. (Бабы <слушательницы> спрашиваэт: «Ой, как этот шабур от добывали оттуда!»). Вкатали шабур и думаем: «Чево делать станем мы? Поп увидит – за шабур надо платить и за войлок». Подумали: давай убежим! Бежеть неудобно вороськи – можут поймать и забрать снась нашу. И порешили на том: сходить к батюшку.
Выдумались, будто мы спорим: я с лучкем и с битком, а он с колодкам побежим. Он спорить, што «я тебя сустигу», а я «не сустикчи!» Пришли к попу и говорим:
– Батюшко, мы выдумались водки напиччя.
– Как, – говорит, – водки напиччя? Чево у вас выходит, какое дело?
– А вот он говорит: с лучкем я тебя поймаю, с котомкой бежет. А я ще не поймать меня.
Колонули по рукам и пошли за ворота: у меня котомка за плечам, а у нево лучек на плече. Поп в окошко гледит:
– Маленький не поддавайсь, не поддавайсь!
А поп от любитель до водки-то сам был; думал, што и ему попадет. Вот я и побежал. «Маленький, убирась скорее!»
А у нас уговорка была: «как станешь набегать меня, ты (задней-то) приупади – и я отбегу вперед». Так и убежали из виду вон – от попа. Там неизвестно у попа чево и было после.
А ходня – итти волоком из села. Думаем сами себе: «Ще за лешой, нехто нам валешки не дает катать! Хоть бы лешой дал валешки-то скатать-то!» И вдрук выходит из-за стороны лешой. И спрашивает нас:
– Куцы, ребята?
– Валешки ходим, катаем, да нихто не дает нам.
– Дак пойдемте ко мне катать.
Мы узнали ще это лешой вышол, нас зовет.
– Садитесь, – говорит, – мне за крошки!
Поймались, он и понес нас. Идет ходко, только вершины мелькают. Мы поглядываем – за крошкам-то сидим.
Принес в избушку, шерсти сразу велел старушке (а у нево, должно быть, матка) принести. Она навесила полпуда и мы начали бить. А он сам обратно ушол; не живет дома, за своим делом похаживат (шерсти подсобироват, можот). Набили шерсть и заслали, и давай юксить, закатали валешки. Надо начевать нам. Оба в валешок от улезли, да там и спим. По утру стали и давай стирать их.