-Он должен умереть, - глухо и упрямо повторяет тот. - Он - враг цезарю. Если ты не казнишь его, то ты тоже враг цезарю.
Пилат стискивает зубы. Власть Рима всегда основывалась на насилии, и каждый его чиновник привычен к крови. Со времен же порядков, заведенных Суллой и Юлием, убить человека стало проще, чем убедить. На разговоры нужно тратить слова и время, для убийства же достаточно одного кивка солдату - преторианцу или верному рабу - телохранителю. Но Пилат не может убить Верховного жреца Иудеи в мирное время. Он тихо выдавливает из себя:
-Человек, который даже не входит в римскую преторию, потому что она для него не чиста, смеет говорить мне, римскому всаднику, что я не верен цезарю? Я припомню это, жрец, тебе и твоему народу.
-Мы знаем, - так же тихо отвечает Каифа, - что ты ненавидишь иудеев, но наш Бог защитит нас от твоей злобы.
-Ваш бог? Все боги ныне в Риме. И если твой бог не там, тем хуже для него. Я клянусь тебе этим перстнем всадника, что отомщу за твою наглость!
Каифу это не пугает. Он сам переходит к угрозам.
-А я клянусь своим верховным посохом, что если ты не казнишь этого человека, то я наврежу тебе в Риме. Много жалоб о твоем казнокрадстве и взятках отправится туда. А еще будут посольства с жалобами на твою ненависть к иудеям. И я сговорюсь с царем Антипой против тебя.
Дыша друг на друга ненавистью, они стоят некоторое время в молчании, затем Пилат резко поворачивается и возвращается на верхнюю площадку. Он поднимает руки и толпа затихает.
-У вас есть обычай, по которому я отпускаю на вашу Пасху одного преступника. Хотите, я отпущу вам этого человека?
-Отпусти бар-Аббаса, - раздается чей-то крик, и толпа подхватывает его:
-Бар-Аббас! Бар-Аббас!
-Что сделать с этим человеком?
-Распни его!
-Распять вашего царя?
-Он нам не царь.
Каифа смотрит снизу на Пилата с мрачным торжеством. Он вырвал эту победу дорогой ценой. Пилат отдает приказ привести бар-Аббаса и приготовить рукомойник. Легионеры возвращаются от толпы на свои места вдоль лестницы. Двое из них ведут Иисуса и ставят на нескольких ступенях ниже площадки. Затем на эти же ступени приводят другого узника, бар-Аббаса. В это время два раба выносят серебряный таз, кувшин с водой и полотенце.
-Спрашиваю еще раз, кого вам отдать: Иисуса - Мессию или Иисуса бар-Аббаса?
Толпа кричит:
-Бар-Аббаса!
-Вот смотрите, - произносит Пилат, - я умываю руки по вашему обычаю. Вы приняли решение и кровь вашего царя на вас.
Раб поливает его руки водой над тазом. Пилат вытирает их и показывает народу. Эта месть выглядит наивной. Кое-кого в толпе она даже забавляет. Только Каифе понятен смысл этой процедуры. Пилат развязал себе руки. Если при этом он что-то с них и смыл, то это будущая кровь толпы, стоящей перед ним.
-Отпустите этого человека, - приказывает он.
Конвоиры отпускают галилейского сикария. Бар-Аббас спускается на ступеньку ниже и поворачивается к Иисусу. Он говорит на арамейском:
-Помнишь меня? Ты хотел умереть? Теперь будешь висеть на их кресте, - он кивает в сторону стражей, стоящих по бокам от Иисуса.
-Говори по-римски! - приказывает ему легионер.
Но бар-Аббас не обращает на него внимания.
-Лучше бы я зарезал тебя тогда. Умер бы быстро и от руки соотечественника. Теперь умрешь от рук этих собак.
Удар тупым концом копья в зубы заставляет его отшатнуться и отступить на ступень ниже. Вытирая кровь с губ, он выплевывает вместе с зубами арамейские проклятия. Ударивший его солдат чуть отступает в сторону от Иисуса, давая себе свободу, и презрительно скалится. Ему хочется, чтобы этот иудей публично оскорбил Рим или набросился на него, и тогда он, согласно воинскому уставу, с удовольствием насадит его на копье, как кусок мяса на вертел. Из толпы выбегают двое мужчин. Подняв руки и смиренно пригнувшись, они бегут по ступеням, крича на исковерканной латыни:
-Нет оружия! Нет оружия! Мы забрать его.
Легионеры на ступнях крепче сжимают свои копья. Корнелий за спиной Пилата кладет руку на меч и делает шаг вперед.
-Нет оружия! Забрать, забрать, - повторяют мужчины, не разгибая спин.
Они хватают под руки своего предводителя и с уговорами утаскивают вниз, спасая его честь от позорного отступления. Кажется, неожиданное освобождение не радует сикария. Спускаясь в толпу, бар-Аббас узнает знакомое лицо и, вырвавшись из рук своих спасителей, подходит к нему.
-Иуда? - невнятно говорит он разбитым ртом. - Смотришь на своего миротворца?
Осунувшийся, с воспаленными глазами Иуда выглядит не лучше, чем он. Хромун с полным равнодушием молчит.
-Вот куда тебя привел твой друг. Почему ты не рядом с ним?
-Что тебе, бар-Аббас? Ты остался жив, он умрет. Иди, радуйся, - устало отвечает Иуда.
-Хочешь, чтобы я поблагодарил его?- бар-Аббас говорит громко, нарочно громко, не зная, на ком сорвать свою ярость. - Думаешь, он мне жизнь спас?
-Оставь меня.
-Пусть сдохнет! Он заслужил такую смерть!
Бар-Аббас привлекает к себе внимание, он жаждет реванша и готов сцепиться с первым встречным. Друзья чуть ли не силой уводят его вглубь толпы.
Пилат, наблюдая с площадки всю эту сцену, чуть поворачивает голову вправо к стоящему позади Лисию и спрашивает:
-Кто он?
-Галилейский зелот. Был захвачен в Храме при попытке напасть на караул.
Пилат мрачно произносит:
-Я меняю врага Рима на безобидного софиста.
-Прокуратор может не беспокоиться. Сегодня вечером этот человек будет убит в уличной драке.
-От руки римского солдата?
-Что вы, господин! Он поссорится со своими соплеменниками. Все видели, какой у него скверный характер.
Пилат удовлетворенно кивает. Помолчав, он добавляет:
-Ну, если вы так хорошо предсказываете будущее, трибун, то пусть он поссорится с ними за пределами этого города.
-Именно так и будет, прокуратор.
-Вы заслуживаете вознаграждение, Лисий, за отличную службу.
-Благодарю, прокуратор.
-И еще, Лисий. Необходимо ужесточить меры против непокорных. У них тут у всех скверный характер. Выплачивайте наградные солдатам за каждого убитого. Я отдам приказ квестору на выплаты.
-Будет исполнено, прокуратор.
Пилат еще раз удовлетворенно кивает головой, а затем громко произносит:
-Иисус из Назарета будет распят по римскому закону. На его кресте будет написано: Царь иудейский.
-Не пиши этого, правитель! - кричит Каифа снизу.
-Сделать, как я сказал!
Пилат поворачивается и уходит. Караул снимается с лестницы, ворота закрываются, поглотив всех, кто стоял на помосте. Наступает томительное ожидание. Каифа, несмотря на потерю своего священного времени, остается. Он не намерен присутствовать на казни, но желает удостовериться, что она действительно началась и только потоп может ее прервать. Он зашел в своей антиримской политике дальше, чем хотел, - и все это из-за плотника из Назарета. Теперь, после победы к Верховному Жрецу возвращается уверенность, что он сделал все правильно. Господь хотел именно этого: распять богохульника на кресте безбожников. Каифа взмок от усердия, но волю Божью выполнил.
К каменной лестнице подъезжает конная повозка. Профосы - палачи небрежно выгружают из нее кресты на дорогу, заставляя толпу расступиться. Тяжелые балки с глухим стуком бьются о землю, поднимая дорожную пыль. Эти кресты не чета тем перекладинам, которые римляне, подавив где-нибудь в империи очередное восстание, сколачивают из всякой дряни и оставляют гнить вместе с трупами на них. Эти три орудия мучительной казни, перенятой римлянами у карфагенян в Пунических войнах, сделаны из корабельного леса, снятого с разбитых судов в Цезарее, и доставлены в Иерусалим для многократного использования. На каждом из этих крестов умер уже не один человек. Их вес достигает веса взрослого крепкого мужчины.
Вскоре ворота открываются. Одна центурия в полном составе выходит из крепости. Она теснит толпу и выстраивается цепью вдоль дороги, освобождая пространство для процессии. Казнь поручено провести центуриону Корнелию, уже немолодому ветерану германских войн. Он спускается в алом плаще, в шлеме с гребнем и останавливается на дороге. За ним выводят трех узников. Первым конвой сводит вниз двух галилейских зелотов, которые были схвачены вместе с бар-Аббасом. Они недоуменно озираются. Час назад их главаря увели, а теперь вместо него они видят человека в шутовском венце из терновника и дощечкой на груди с надписью: Царь иудейский. Их мужество резко падает. Бесцеремонно взваленные на них кресты сгибают их вдвое. Они проседают под этой тяжестью и совсем лишаются мужества. Из толпы к ним доносится призыв: