-Вы знаете его? - вежливо спрашивает он.
Нашрит оборачивается к знатному иудею и коротко отвечает:
-Да.
-Вы его ученик?
-Нет.
-Я не враг ему, - поясняет на всякий случай Иосиф.
-Я тоже. Но я ему не ученик.
Иамес не хочет говорить. Иосиф оставляет его в покое и возвращается к своим мыслям. Пожалуй, есть какой-то смысл в том, чтобы, уходя навсегда из этого мира, забрать и свой труп. Конечно же, это невозможно для самого Иосифа. Погребение - не ради мертвых, но ради живых. Сказано: почитай отца и мать своих. Должно человеку с почтением хоронить своих близких и быть с почтением похороненным самому. Иосиф проводил своих родителей в последний путь. Его дети сделают для него то же самое. Но, похоже, этого Иисуса даже похоронить некому. Нет у него ни братьев, ни детей, ни жены, ни учеников и есть только единственный друг - Иуда, который почему-то тоже не хочет хоронить его. Но ведь он попросил Иосифа не хоронить этого Иисуса по обряду, но уничтожить его труп. Почему он не сделает это сам, если так ненавидит его? Иосиф не может знать, что в этот час переломанное и разорванное тело Иуды лежит уже среди камней в проклятой глуши, на Тофете.
В шестом часу казни на крестах происходит некоторое изменение. Человек, который напевал свадебные песни, окончательно лишился рассудка и тихо говорит, улыбаясь, сам с собой. Другой смертник, монотонно качая головой, с ненавистью смотрит на всех вокруг. Он ненавидит их за свои мучения перед смертью. Ему все равно, что такая казнь носит назидательный характер для живых. Он уже не в числе живых и все еще не среди мертвых. Ему не дают умереть.
Иисус открывает глаза. Раны на его руках разъедены насекомыми, плечевые суставы вывернуты и держатся только на сухожилиях, мышцы уже мертвы, кожа сожжена, но он больше не чувствует боли. Ему видятся лица его родных и близких, полные скорби и сострадания. Разум его путается. Он перестает отличать субъективную реальность от объективной, т.е. уже не может отчетливо выделить из мира своего самосознания ту часть, которая является общей для всех живых существ - носителей языка.
-Не смейте меня жалеть, - шепчет он.
Но они продолжают приближаться к нему и окружают его со всех сторон. Он узнает плачущую мать, скорбящего отца, удрученного Иамеса, рыдают Мария Магдалина и сестры из Вифании. А вот виноватые глаза Петра, вот мокрое от слез лицо Иоанна, искривленный рот Матфея, сочувственный взгляд Анны. Зеведей, Иаир, Цилла, Иохонан, Каифа, Антипа, Пилат. И еще, и еще - их становится все больше, невыносимо много вокруг него скорбящих, плачущих по своим душам людей. Им жаль себя, им жаль Иисуса. Нет лишь Иуды.
-Не смейте меня жалеть! - кричит им Иисус.
Но они только множатся и кружатся вокруг него. Их голоса сливаются в похоронный вой. Он поднимает лицо вверх и, собрав все силы, выкрикивает так громко, что вместе с криком из него вырывается и его смертная душа:
-Небо, Небо, зачем я был здесь?
И небывалая легкость вдруг приходит к нему, словно вместе с вырванной из себя душой он сбросил оковы, которые держали его целую жизнь. И время замедлилось - соразмерно последним ударам сердца, пока не остановилось вовсе. И мир стал стираться без остатка до абсолютно чистого нуля. И сын Неба в стремительном полете возвратился туда, откуда изошли все сыны человеческие. И не было больше человека, - ни его земли, ни его неба, ни его Бога.
Только безымянный Святой Дух.
Голова Иисуса буквально падает камнем на грудь, тело обвисает на кресте, как парус в наступившем штиле. Его предсмертный крик доносится до толпы. Иосиф тоже его слышит. Но трудно разобрать, что именно прозвучало в этой агонизирующей иудейской фразе. Был ли это призыв к Богу - Элои, к пророку Илии, который должен предшествовать Мессии, или к Небу – Шамаим?
Тит Корнелий внимательно смотрит на обвисшее тело Иисуса. Опыт подсказывает ему, что этот человек умер. Он оборачивается к оцеплению и кричит:
-Дылда, ко мне!
Тощий и длинный солдат неуклюже бежит к нему, плохо сохраняя равновесие. Он останавливается перед центурионом и неловко выбрасывает в приветственном жесте свою разболтанную руку. Видно, что он изо всех сил старается быть хорошим солдатом.
-Поднимись на холм, боец, и проверь, умер ли царь иудейский.
-Есть, командир! - юноша бросается исполнять приказ, но тут же останавливается.- А как проверить? - недоуменно спрашивает он.
Центурион качает головой.
-Ударь копьем в ребра - и тогда узнаешь, жив он или мертв.
-Есть, командир!
Дылда - Лонгинус бежит к холму и пробует с маху одолеть его, но соскальзывает на гладком, отшлифованном ветрами камне и чуть не падает. Он виновато озирается на своих сослуживцев, подбирает копье, которое выронил, и уже не пытается показать себя бравым парнем. Солдаты в оцеплении хохочут, видя, как он на четвереньках взбирается вверх. Там он подходит к кресту, на котором висит Иисус, и неуверенно тыкает копьем в ребра распятого.
-Ты что, пощекотать его хочешь? - смеются опять в оцеплении.
Дылда ударяет чуть сильнее. Копье глухо бьет в кость, как по дереву.
-Как в бою! - кричат ему. - Бей по - настоящему!
Дылда зажмуривается и впервые бьет изо всех сил в человека оружием. Копье попадает под ребра и неожиданно легко уходит внутрь. Он испуганно отдергивает его назад, словно боясь, что тело поглотит все его оружие в себя, как в пучину. Из раны скупо проливается густая, почти черная кровь и легочная слизь. Иисус не подает признаков жизни. Спуск Дылды с холма вприсядку вызывает новый взрыв хохота среди солдат.
-Береги свой тощий зад, - кричат ему.
Подхватив свое окровавленное копье, он подбегает к центуриону с растерянным и жалким лицом, но очень старается сохранять достойный вид и добросовестно докладывает об исполнении приказа. Корнелий прерывает его рапорт и по-отечески приободряет:
-Хорошо, боец. И помни, ты его не убил, он уже был мертв. Но тебе - наука. В следующий раз у тебя получится лучше. Если уж ты оказался в армии, тебе придется убивать.
-Я хочу служить цезарю, командир.
- А теперь возвращайся в строй.
Солдат отдает честь, чуть не уронив при этом свое копье, и бежит к своему месту в оцеплении. Кажется, он вот-вот сложится пополам.
- Профосов ко мне!- громким голосом требует Корнелий.
Ставшие более расторопными, палачи оказываются перед ним.
-Перебейте голени двум другим преступникам.
Тут же двое из них вооружившись кувалдой, которой вбивали гвозди в кресты, взбираются на холм и профессионально выполняют привычную для них работу. Слышен хруст костей и душераздирающие вопли распятых. Тот из них, что напевал свадебную песенку, а последний час пребывал в обморочном состоянии на мгновение приходит в себя и опять теряет сознание, - теперь уже навсегда. Тела двух смертников провисают на руках, кости голеней вместе с клочьями мяса влезают наружу. Второй из них еще некоторое время кричит, а затем тоже лишается сознания. Их грудные клетки сдавливаются, начинается удушье и спазм сердца. Через несколько минут они перестают дышать. Казнь закончена. Корнелий встает с табурета и отдает приказ строиться. Солдаты из оцепления и из чахлой рощицы охотно собираются в походную колонну. Их ждут казарма, ужин и отдых. Резкий порыв ветра поднимает пыль и заставляет их плеваться.
До заката еще пара часов. Но черная грозовая туча уже надвигается на Иудею от Средиземного моря, закрывая собою закатное солнце и весь небосклон. Все предметы вдруг лишаются своих теней и меняют цветовые оттенки. Голгофа, казавшаяся в солнечном блеске огромной глыбой белой соли, теперь становится грязно-серым холмом с кровавыми подтеками. Через час вокруг этого камня не остается ни души, дождь смоет с него грязь и кровь, и место это будет выглядеть совершенно невинно и обыденно. Иерусалим темнеет.
Корнелий подходит к Иосифу и, закрываясь алым плащом от очередной пыльной атаки, дружелюбно ему сообщает:
-Можешь забрать своего брата.
Иосиф хочет ответить: он мне не брат, - но сдерживается. К чему объяснения? Переждав порыв ветра, он лишь морщится, как от зубной боли, и коротко произносит: