Синекдоха (др.-греч. συνεκδοχή) – выражение большего через меньшее, замена слова, обозначающего известный предмет или группу предметов, словом, обозначающим часть названного предмета или единичный предмет; отсюда и латинское наименование этого тропа – pars pro toto (часть взамен целого). Язык философии, если упрощать его для образности, становится синекдохическим. И вот Иисус произносит одну из таких синекдох: «Должно вам родиться заново». Ведь сам он переродился: он был одним из сынов человеческих и стал одним из сынов Неба. Но эта фигура речи вызывает у галилейских рыбаков, привыкших пользоваться языком по его прямому бытовому назначению, лишь недоумение. Разве возможно человеку вновь войти в материнское лоно? – вопрошают апостолы. Иисус им что-то объясняет в своем словоупотреблении (поскольку эти рыбаки «как дети»: им играют на свирели, – они не радуются, им поют песни, – они не плачут). Но результатом всего этого смыслового одиночества Мессии (ведь «мысль изреченная есть ложь», а глас вопиющего в пустыне – это крик отчаяния в глухом мире) становятся лишь два христианских мифа: о непорочном зачатии Сына Божьего, который родился не так как все, и о Царстве Небесном, в котором праведники родятся вновь для вечной жизни.
Что касается первого мифа, то практика обожествления некоторых личностей была широко распространена в античном мире. Напомню лишь самые известные: фараон Эхнатон, сын бога Атона, Александр Македонский, сын Зевса и Роксаны, император Август, сын Юпитера. А еще по этому миру бродила армия шарлатанов - потомков блудливого пантеона. Из глубочайшей симпатии к Иисусу (не хочу использовать искалеченное слово «любовь») я отказываюсь верить, что он причастен к этой пошлой выдумке.
Очевидно, Иисус выступал с речами в вызывающей манере. Марк и Матфей сообщают, что в родном Назарете Иисуса чуть не сбросили в ущелье, а в Капернауме его хотели побить камнями. Были у него конфликты в Хоразине, в Вифсаиде, после которых родилась надменная фраза: «не давайте святыню псам». В Храме было сказано что-то ужасное. Это – самоубийство. А потом последний выкрик на кресте: Небо, Небо, зачем я был здесь?
Они так ничего и не поняли. И через семь недель шабуота на пятидесятницу было состряпано христианство, по сути своей абсолютно фарисейское. В номинальном смысле это слово подразумевает учение о бессмертной душе и загробной жизни, которого не было в Торе Моисея. Знаменитая скорбь Соломона заключается именно в том, что саддукеи не признавали загробный мир. Поэтому «участь человека и участь скота – одна участь». Христианство было теологическим продолжением фарисейства. А первым епископом Иерусалимской церкви стал нашрит Иамес, тот самый родной брат Иисуса, который вместе со всем святым семейством считал его бесноватым. Надо полагать, именно этим вызваны его горькие фразы: «Враги человека – домашние его» и «Нет пророку чести в своем отечестве».
Можно предположить (совершенно бездоказательно), что стало с телом, возле которого не оказалось ни одного из учеников, ни одного из евангелистов. Идиллический рассказ Иоанна о том, как он с Божьей Матерью стоял у креста и был благословлен оттуда Сыном Божьим, синоптическими евангелистами не подтвержден. Но все трое, упомянув в отдалении Марию из Магдалы, сообщают о появлении неизвестного лица – Иосифа из Аримафеи, «члена Совета», который и берет на себя заботу о погребении Мессии. Думаю, он был послан Иудой – единственным другом Иисуса, который тоже не остался жить, но разбил на Тофете свое тело о камни. И в это же время тело Иисуса исчезло…в какой-нибудь пещере на том же проклятом Тофете, где во времена Соломона приносили человеческие жертвы финикийскому богу Молоху, и сам царь-мудрец отдал одного из своих сыновей на сожжение.
Традиционно Иуда именуется сыном Симона Искариота. Это принято понимать как указание на город – Кариот. Но буквально такого города, кажется, в Иудее не было. Поэтому считается, что допущена ошибка при переписывании (в плохой истории Булгакова этот город – Кириаф). Имеется версия (Кульман), что Искариот есть Сикариот по названию фригийского змеевидного кинжала – сика. Террористическое крыло национал-патриотической партии зелотов (ревнителей) именно так и называлось: «сикариями» - кинжальщиками. Очевидно, одним из таких террористов-сикариев был бар Аббас («разбойник Варавва»). Сикариот можно перевести как Соратник, Воитель. Я думаю, что Иуда был чудовищно оклеветан Иоанном, который, очевидно, терпеть его не мог. Возможно, зелот Иуда презирал этого юнца, которому в ту пору было лет 18.
Ницше был прав: Евангелия следует читать в перчатках, чтобы не запачкаться. Но вот уже на протяжении двух тысяч лет люди читают их, независимо от того, верят они в эту историю или нет. Потому что среди всего этого мусора вдруг встречаются потрясающие, пронзительные строки. Кто-то же произнес эти строки в том дремучем Израиле. И тот, кто их произнес, был великий умница! Настоящий скопец.
Хронология
Часть первая. ИОАНН ………………………... (октябрь – декабрь 32 г.)
Часть вторая. ПЕТР ……………………. (декабрь 32 г. – февраль 33 г.)
Часть третья. ИУДА …………………………………................ (март 33 г.)
Часть четвертая. ПИЛАТ ……………………………........... (апрель 33 г.)
Часть первая
Иоанн
Октябрь, полдень.
По дороге, ведущей из Каны к Галилейскому озеру, идут трое:
Иоанн, сын Зеведея левита;
Иисус, сын Иосифа плотника;
Иуда, сын Симона Соратника.
Они кажутся компанией случайных попутчиков, которые без сожалений расстанутся друг с другом, как только достигнут места, где пути их расходятся. Эта троица явно состоит не из отца, сына и доброго соседа. После сбора урожая и дней осеннего равноденствия по Палестине бродит много паломников, возвращающихся домой с великого праздника покаяния и очищения Иом Киппур, сопровождающегося иллюминацией Иерусалима и торжественной литургией в Храме Яхве. Многие еврейские общины со всей Римской империи присылают к этому дню в Иерусалим свои посольства, везущие деньги от продажи десятины урожая, которая предназначена Богу Израиля. Римские денарии, греческие драхмы, вавилонские дарики и парфянское золото, - все эти монеты с ликами царей и зверей стекаются во внешний двор Храма, где биржевые менялы превращают их в еврейские шекели, которые и лягут в Храмовую сокровищницу чистым серебром, ибо противны Господу Израиля все изображения живых существ. Возможно, и эти трое в числе посольств или сами по себе присутствовали на празднике искупления, задержались в дороге и теперь возвращаются домой.
Иоанну нет еще и двадцати. Его юного и живого лица, поросшего первым пухом, не касались ни бритва, ни скорбь. Одет он очень нарядно: хитон из синей шерсти, под ним белоснежный гиматий, перехваченный в талии поясом, на котором висит расшитый пальмовыми листьями кошель. Все это, включая гордую осанку, выдает в нем юношу из состоятельного и благородного семейства. Новые сандалии с медными скрепами завершают его костюм. Он очень доволен своим нарядом, самим собой и всем миром… ну, почти всем.
Напротив, идущий в центре этого сообщества Иисус одет бедно и небрежно. На нем рубаха из грубого льна и финикийский плащ, выкрашенный с помощью сукровицы морских моллюсков в царский пурпур и украшенный по подолу кистями. Однако этот некогда дорогой алый плащ от времени обветшал и приобрел бурый оттенок, а бахрома истрепалась, превратившись в грязные лохмотья. Иисус намного старше Иоанна и годится ему скорее в отцы, чем в товарищи. У него длинные, несвежие волосы, разделенные прямым пробором, остриженная коротко борода, аскетичное лицо с впалыми щеками и каким-то особенным, сложным выражением глаз.