Печальный взгляд этого сурового человека и пленил Иоанна при первой же их встрече. Взрослея, юноши обычно выстраивают перед собой некий образ мужественности, которого хотят достичь сами. Скорее бессознательно, чем осознано Иоанн почувствовал, что хочет больше походить на Иисуса, чем на своего отца Зеведея, никак еще не связывая это желание ни с жизненным опытом, ни с социальным статусом обоих. Так можно по-мальчишески мечтать о чужих шрамах, не отдавая себе отчета в том, что этим шрамам предшествуют боль и унижения.
Идущий слева от Иисуса Иуда, заросший седой бородой до самых глаз, в шапке, покрывающей его плешивую голову, с хмурым, даже мрачным взором выглядит здесь и вовсе лишним. Одет он не бедно, но неряшливо, в какую-то грязную охру, будто сшил свои рубаху и халат из опавших листьев, устилающих их путь по осенней Галилее. Он прихрамывает на левую ногу, которая в результате давней травмы стала у него короче правой. Мрачного Иуду об этом не спросишь. Иоанну кажется, что хромой спутник Иисуса - злобный старик. Он смотрит пронизывающим взглядом на всех вокруг и почти не говорит. Если его спросить о чем-то, он может и не ответить. Между Иоанном и Иудой быстро установились холодные отношения, вроде негласного договора: юноша не лезет к калеке с ребяческими разговорами, старик не делает ему в ответ никаких замечаний. Иоанн догадывается, что этот немолодой человек, хранящий в своем сердце какие-то горькие тайны, презирает его юностью. Их связывает только Иисус, без него они и минуты не провели бы вместе. Откуда взялся этот Иуда?
Иоанн подчинился установленному порядку, но тут же начал свою необъявленную войну против Иуды за место в сердце возлюбленного учителя. Так, например, он сразу же закрепил за собой право быть одесную Иисуса (и позже, когда окружение Иисуса умножится, Иоанн будет ревниво всем показывать, что он и только он должен сидеть, лежать и ходить справа от учителя как любимый ученик). Одержав эту победу, Иоанн не заметил очевидного факта: хромому Иуде удобнее идти слева от своего спутника, кем бы он ни был, ведь при каждом шаге его тело припадает на левую ногу. По этой же причине он носит на левом бедре кожаную портупею, на которой вместо меча у него висит пенал из эбенового дерева, хлопающий его при каждом шаге по кривой ноге. Выдвижная крышка пенала подогнана так плотно, что его содержимому не грозят грязь и вода. В таких походных пеналах - от самых простых из дешевого дерева до очень дорогих с инкрустациями из камней - обычно хранят деловые бумаги, личную почту, благовония, реликвии, драгоценности и все, что нужно уберечь от превратностей путешествия. Ими пользуются купцы, чиновники, вельможи, бродячие жрецы и дамы разных сословий.
Иоанн подозревает, что Иуда хранит в своем ящике деньги. Чем еще может дорожить старый калека, которого никто не любит? Уж, конечно, деньгами, на которые можно купить внимание и заботу людей. А вот юному, обаятельному Иоанну не нужны деньги, чтобы завоевать симпатии окружающих. Он любит людей, и любим ими. И хотя в его расшитом кошеле лежит несколько шекелей (его отец Зеведей как истый фарисей не признает римских денег с чеканным кумиром на них), он не дорожит ими. Попросите у него, и если причина у вас достойная, он поделится с вами деньгами. Он не станет их прятать в ящик и скрывать от всех.
С чувством превосходства Иоанн оглядывает Иуду, затем Иисуса и высокопарно произносит:
- Учитель, позволь мне понести твою тяжесть.
Иисус, погруженный в какие-то свои мысли, на мгновение задумывается, и затем легко смеется.
- Понести мою тяжесть? Как благородно сказано! Вот только разве это тяжесть, мой мальчик? Это всего лишь сума.
Иоанн смущается от собственного порыва, но сохраняет задор.
- Все равно. Позволь мне взять ее у тебя.
- Что ж, начни с этого. Но говорю тебе, что будет в жизни тяжесть и побольше.
- Я готов!
Иисус снимает с плеча холщовую суму и передает ему. Водрузив ее на себя, точно хоругвь, Иоанн тут же задает нескромный, но милый, как это у него всегда получается, вопрос:
- А что в ней?
- Посмотри, - охотно разрешает Иисус.
Дважды повторять это не нужно. Юноша мгновенно распахивает ее и, чуть отстав от своих спутников, жадно разглядывает поклажу. Его любопытство вполне удовлетворено: в багаже учителя нет ни гроша, зато там есть алебастровый флакон со снадобьем, мешочки с травами и кореньями, смена белья и два свитка: Когелет - Проповедник, приписываемый мудрому царю Соломону, и какой-то греческий манускрипт. Вот поклажа, достойная бродячего мудреца! Теперь ее несет Иоанн.
Он гордо оглядывается по сторонам. Никто его не видит. Дорога из Каны к Галилейскому озеру пролегает меж холмов. В месяце Эфаним воздух в Галилее уже по-осеннему свеж. Недавно закончился праздник кущ - Суккот, следующий сразу за днем искупления, и на склонах среди опустевших виноградников, гранатовых плантаций и оливковых рощ попадаются уже завядшие шалаши и шесты от палаток, в которых народ справлял праздник после сбора урожая. Ныне все вернулись в свои дома. Настала пора свадеб.
- Правда, учитель, хорошо в нашей Галилее? - впитывая полной грудью в себя окружающую атмосферу, вопрошает Иоанн.
- Хорошо, - соглашается Иисус.
- А Иуда из наших? - громко продолжает он, не обращаясь по заведенному порядку прямо к их хромому спутнику.
Тот лишь хмуро косится на юнца и отворачивается.
- Иуда из Иудеи, - отвечает за него Иисус.
- Понятно, - многозначительно произносит он, будто только галилеяне отличаются добрым нравом, а в Иудее живет лишь сборище мрачных существ.
- Что тебе понятно? - резко одергивает его Иуда.
Иоанн сознает, что нарушил шаткое перемирие, да и сказать ему нечего.
- Так… вообще… понятно.
- Впредь понимай про себя!
Иоанн не может стерпеть, что его одергивают как мальчишку.
- Но ведь я к вам не обращался.
- Но говорил обо мне.
- Достаточно, - останавливает их обоих Иисус.
Наступает молчание. И опять череда холмов безмолвно оплывает спутников с двух сторон. Тянутся все те же рощи, виноградники, фисташковые деревья на скалистых вершинах. Это однообразие утомляет Иоанна, он не выдерживает больше окружающей их со всех сторон тишины, в которой слышен лишь шелест листьев и постукивание пенала при каждом шаге Иуды.
- А куда мы идем, учитель?
- Мы просто идем. Дорога нас ведет, в ней смысл.
- Но дорога ведь нас куда-то приведет?
- Несомненно.
- А там, куда она нас приведет, нас никто не ждет? - Иоанн тщательно подбирает слова и выстраивает вопросы, ибо всякий разговор с учителем воспринимается им как философская беседа, а не как праздная болтовня. Весомое немногословие Иисуса стало вторым искушением Иоанна. Ему бы научиться так значительно и просто хранить молчание. Теперь ему приходится следить за своей речью, умнея на своих собственных глазах. Язык Иоанна выровнялся, стал глубокомысленнее. – Ведь в дорогу отправляются ради встречи, - мудро заключает он.
- Встречи будут. Но нас никто не ждет.
- Значит, мы идем, чтобы идти, - рассуждает он дальше. - Но так можно уйти очень далеко. На край света, где кончается земля и начинается Океан.
- Не дальше Царства Небесного, мой мальчик. Никому не уйти дальше него.
- Так мы идем в Царство Небесное?
- Именно. Все туда идут.
- Все.
Иисус кивает головой.
- Все-все? И праведники, и грешники?
- Все, в ком есть душа.
- Расскажи, учитель.
- Все кончается для человеческих душ Царством Небесным.
- Расскажи.
Иисус ласково взглядывает на юношу и, наконец, после нескольких часов молчания с того момента, как они вышли утром из Канны, начинает говорить. Иоанн превращается во вдохновенного слушателя. Он обожает речи Иисуса, ради их небесной музыки, он готов идти и на край света. Нужно лишь питать его все это время молоком премудрости.
- Людям кажется, что мир полон дорог, и каждый идет по своей дороге. Поэтому они говорят, что пути их сходятся и расходятся, сплетаются и пересекаются. А когда кто-то умирает, говорят, что его путь оборвался.
- Еще говорят: на его пути было много препятствий, - живо откликается на эту игру Иоанн.