Позже Иоанн лежит на спине и смотрит в свое небо. Оно по-прежнему далеко от него. Опять он не угодил Иисусу. Душа человека – это дом, который еще нужно достроить. Но безусловное восприятие человеком своей личности как чего-то законченного, а не ущербного, как это есть в действительности, делает его нечувствительным к упрекам, а похвалу он воспринимает как естественную оценку своих достоинств. Иоанн не смеет признаться себе в этом, но подсознательно ему кажется, что его возлюбленный учитель несправедлив к нему и что у Мессии портится характер. Он все чаще выражает недовольство своим окружением, теми, кто ради него бросил свою прежнюю жизнь. Они оставили свои дома, своих близких, но ласковая улыбка вовсе перестала появляться на его лице. Как же ему еще угодить? И почему он не выговаривает Иуде? Уж не ставит ли он этого хромуна с его ящиком выше них?
Утром девять путников пересекают селение в молчании. Самаритяне провожают хмурыми взглядами иудейских паломников в Иерусалимский храм, куда им самим дорога закрыта. А женщина, стоящая в тех самых дверях, которые пинал Иоанн, показывает возмутителям ночного покоя неприличный жест. Юноша презрительно отворачивается. Толстая, вульгарная баба! Надо было ее поджечь!
К полудню они достигают колодца, существующего со времен Иакова, сына Исаака и внука Авраама. За полторы тысячи лет его стены многократно обновляли и укрепляли. Чуть далее расположен столь же древний город Сихем. Всех путников мучает жажда и голод. Фома может теперь убедиться, что ученики Иисуса тоже постятся, хоть и не по собственной воле. Они ложатся на каменную кладку колодца и заглядывают вниз. В нескольких метрах от них плещется прохладная вода, но достать ее нечем. Придется идти в город. Иисус садится под дерево в тени.
-Я подожду вас здесь, - заявляет он.
-Учитель, ты не хочешь входить в этот город? - спрашивает Петр.
-Ни в этот, ни в другой.
Он становится капризен, как ребенок. И в капризности этой есть что-то самоистязательное, словно Иисус хочет первым наказать самого себя за несовершенство мира. Умному Матфею приходит на память разговор с Иудой на таможне о том, как можно убить мир. Но он гонит от себя эти мысли.
-Мне остаться с тобой? - спрашивает Иуда.
Иисус отрицательно качает головой. Он хочет побыть один. Иуда первым направляется в город. Следом уходят остальные, оставив учителя в его капризном одиночестве у колодца, из которого невозможно утолить жажду. Временами его словно раздражает сама необходимость жить: ходить, говорить, что-то делать, преодолевая время и пространство. Так чувствуют себя в неволе, в болезни, в бессонных ночах, в безжизненной местности - во всем, из чего человеку хочется вырваться. И его ученики уже привыкли к этим приступам меланхолии.
Иисус сидит под деревом, погруженный в свои мысли, и опять совершает смертный грех: чертит палочкой на земле запретное имя Бога. Он не замечает, как к колодцу подходит молодая женщина с сосудом, вокруг горла которого завязана веревка. Плеск воды выводит его из задумчивости. Женщина, бросив на него насмешливый взгляд, наклоняется над колодцем, вытягивая на веревке сосуд с водой. Блузка трещит на ее сдобном, крепком теле.
-Не дашь мне воды напиться? - дружелюбно спрашивает он пересохшими губами.
Она смотрит на него с удивлением.
-Ведь ты иудей! Иудеи не общаются с самаритянами. Мы для вас нечистые.
-Я хочу пить, - просто говорит Иисус. - И я плохой иудей.
-Ну что ж! Мне не жаль воды для такого честного мужчины, - подшучивает она.
В ней угадывается женщина с веселым нравом, которая чувствует себя свободно в обществе мужчин, привыкла к их вниманию и далека от сдержанности. Мужчины считают таких женщин легкодоступными и называют про себя шлюхами. Иисус поднимается с земли, подходит к ней и принимает сосуд. Пока он пьет, она составляет о нем свое женское мнение. Очевидно, он ей симпатичен.
-Давай полью тебе, а ты умойся, - предлагает она.
Иисус подставляет сложенные ладони, и женщина щедро выливает на них половина сосуда, обливая водой и его, и себя. Они смеются. Между ними сразу устанавливается та простота отношений, которые могут быть вполне пристойными и уважительными. То, что они из разных народов, и, поговорив у этого колодца, больше никогда не увидятся, делает их разговор свободным от условностей. Иисус утирает лицо рукавом алого плаща и смотрит на нее с печальной улыбкой.
-Идешь в Иерусалим на Пасху? – спрашивает она.
-Да.
-А наш храм вы разрушили.
-Разрушили, - соглашается он.
Ее забавляет это смирение.
-А ты вообще иудей?
-Иудей.
-Но плохой? - дразнит его она.
-Увы. А ты из Сихема?
Женщина кивает головой.
-И чем занимаешься?
-Стираю белье богатым вдовцам. Могу и тебе постирать. Ты вдовый?
-Нет.
-Значит, есть жена?
-Нет.
-Не женатый и не вдовый? Разведенный, наверное?
-Нет.
-Как же так? Мужчина в соку и без жены. Евнух, что ли? - запросто и сочувственно спрашивает она.
Иисус искренне смеется.
-Я здоров. Просто некогда было жениться, а потом незачем. Расскажи лучше о себе.
Женщина на мгновения задумывается.
-Живу - не тужу.
-Муж есть?
-Муж? Было у меня пять мужей. Теперь живу с шестым.
-Что же ты с ними делаешь? На ужин себе их варишь?
Теперь от души хохочет женщина, чуть не уронив в колодец свой сосуд.
-Насмешил, - сквозь слезы признается она. - Разбегаются мои мужчины. Видно, со мной что-то не так. Сейчас живу с вдовцом. Ничего мужчина. Добрый. Как говорят: первая любовь - глупая, вторая - несчастная, а третья уже входит в привычку, - в тоне женщины слышатся какое-то разочарование.
Иисус меняет тему.
-Я здесь давно, - замечает он, - но за все это время ты - первая, кто пришел к колодцу. В Сихеме есть другой источник?
-Там, за городом,- с врожденным изяществом указывает она полной, сильной рукой на запад, - есть ручей. Я хожу туда стирать. Но за водой обычно ходят сюда.
-Почему же никого нет? Я уж думал, умру от жажды.
-Так это потому, что в городе объявился некий волхв Симон. Он из наших - самаритянин. Кажется, родом из Гиттона. Вот все и собрались на городской площади послушать его.
-А что же ты не там?
-Я тоже пошла. Не часто случаются такие представления в нашей глуши. Пришла, послушала этого Симона и заскучала.
-Отчего же?
-Да уж очень он мне моего второго мужа напомнил. У него тоже было все лучше, чем у других. Есть такие люди. И в работе он лучше всех, и на свадьбе лучше всех, и в постели лучше всех. У соседа во дворе корова, и у него корова, но его лучше. У соседа дерево, и у него дерево, но его лучше. Все бы ничего, да Манная, так звали его, увлекся петушиными боями. Работу бросил, он был плотником, завел себе петуха и стал с ним таскаться по всей Самарии. Даже в Цезарею ездил на петушиное ристалище. Уж обхаживал он своего петуха! А петух совсем обнаглел: на меня бросаться стал. Не дает проходу по двору, налетает коршуном. Я Маннае пожаловалась, он только посмеялся, - женщина делает многозначительную паузу и лукаво улыбается. - Однажды мужа дома не было. Вышла я во двор белье развесить на просушку. Петух перья взъерошил и на меня. До крови исклевал. Ну и свернула я ему голову. Манная вернулся, я ему суп из петуха и подала. Крику было! Петух ему дороже меня оказался. Так и расстались. Так мне этот волхв Симон моего второго мужа и его петуха напомнил. Вот я и пошла за водой, - с улыбкой заканчивает женщина свой рассказ.
-Говоришь, волхв на петуха похож?
-Похож. В пестрых одеждах, гордо вышагивает, и все у него лучше, чем у других. А ты сходи, посмотри.
-После твоего рассказа не хочу.
Ей это приятно, и она кокетливо замечает:
-Может, я чего-то не поняла. Ты, сразу видно, образованный мужчина. Вдруг тебе будет интересно?
-Я не люблю петухов. И вареных тоже, - с улыбкой отказывается Иисус.
-Ты - милый, - со вздохом заключает женщина. - Странно все же, что у тебя нет жены. Ты ведь одинок. Женщины это хорошо чувствуют.