— Ну где они? — возмущался Грязный. — Вчера сколько их по лавкам у тебя сидело. А нынче?
— Да на языке все горазды, — согласился Гагарин. — А как до дела… Вот и Ваньки Колычева нет, а грозился: ухлопать, ухлопать.
— Слава Богу, кажись, Голицын пожаловал, — обрадовался Грязный, кивая в сторону приближающегося князя. — Здравствуй, Василий Васильевич, — приветствовал его издали. — А мы уж думали, ты не придешь.
— Как же не прийти, я ж обещался Роману Ивановичу. Ну чего стоим?
— Ждем народу побольше. Ныне суббота, должны сбежаться.
— На патриарха довольно будет и десятка. Давай, Тимофей, приглашай его.
Грязный едва удержался, чтобы не сказать Голицыну: «А ты чего не приглашаешь?» Сразу вспомнились и слова Колычева: «Голицын любит чужими руками жар загребать». Но не хотел начинать с препирательства.
— Хорошо, князь, но проводи нас через ворота.
Голицын проводил, сказав караульному:
— Это к патриарху, пропусти.
Но за Грязным не с десяток, а с полсотни побежало. Гермоген встретил делегацию грозно:
— Это еще что за комиссия?
— Святый отче, народ просит тебя на Лобное место, — сказал Грязный.
— Это еще зачем?
— Там узнаешь.
Патриарх возмутился таким ответом:
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать? — воскликнул с гневом и даже посохом стукнул об пол.
— Ах, не хочешь по приглашению. Ребята, — обернулся Грязный к спутникам. — Помогите его святейшеству.
«Ребята» уже знали свое дело, налетели скопом на патриарха, ухватили под руки, отобрали посох.
— Вы что?! Вы что?! — возопил Гермоген. — Как вы смеете, злодеи?!
Но «злодеи» меньше его слушали, сами толочили патриарху:
— Народ зовет — идти надо, отче. Не отлынивать.
И потащили Гермогена силой, мало того, кто-то и толкал его в затылок: иди, иди. Старик хотел обернуться, увидеть этого богохульника, но ему не дали голову повернуть.
— Смотри под ноги, владыка, споткнешься.
Из собора вынесли, вытолкали в тычки Гермогена. Он понял, что будут так волочь и по Кремлю на позорище, оттого согласился:
— Ну довольно, злыдни. Вы мне у рясы рукав оторвали. Что у меня порхнет, че ли?
— Сам пойдешь?
— Пойду, конечно. Что я баран, че ли?
«Злыдни» отступились, и Гермоген потребовал вернуть ему посох.
— Зачем он тебе? Поди, драться хочешь?
— Дураки. Без посоха какой я пастырь?
Посох вернули, и Гермоген направился к Фроловским воротам величественным гордым шагом, как и положено святейшеству.
«Злыдни» смиренно следовали за ним, готовые в любой момент подхватить его снова под руки.
Думали, Гермоген может в воротах призвать на помощь караульных, но он проследовал мимо них молча, даже не ответив на поклоны.
Выйдя из ворот, он направился к Лобному месту, где стояли уже Гагарин с Сунбуловым. Толпа расступалась перед патриархом. Кто-то пытался благословение получить, его за полы оттянули: нашел время.
Гермоген неспешно поднялся на Лобное место и тут закричали из толпы явно подготовленные:
— Святый отче, до коих мы будем терпеть Шуйского?
— Чем не угодил он вам?
На это сразу не нашлось ответчика, потому заговорил Гагарин:
— Он тем не угоден народу, святый отче, что избран не всей землей, а своими потаковниками. И кровь христианская льется из-за него, недостойного. Нет счастья державе из-за него.
И тут закричали в толпе вперебой, добавляя царю непотребное:
— Он нечестивец!
— Он пьяница!
— Он блудник!
Гагарин с Сунбуловым переглянулись: кажись, через край перехватили. Шуйский и в холостяках обретаясь, никогда не блудил, а если и пил — всегда в меру. Ах, не об этом кричать надо. Но патриарх не упустил промашки заговорщиков:
— А ну скажите, с кем блудил царь? Молчите. А где видели вы его пьяным? Тоже сказать нечего.
— Он нас «в воду сажает», — попытался кто-то поддержать недовольство.
— Скажите, кого он посадил? Ну? Скажите же.
— Он тыщи пересажал, всех не упомнишь.
— Правильно, под Тулой бунтовщиков топил. Так что, он должен был их миловать? Они к нему убийц подсылали, что, ж он должен был с ними делать?
Нет, патриарха голыми руками не возьмешь, на любое обвинение он мгновенно ответ находит, попробуй переспорь такого краснобая. Подкован на все четыре. По его получается, что царь ни в чем не виноват, что нам его Бог послал, а божественный выбор терпеть надо, не роптать.
Даже грамота, написанная от полков с требованием переизбрать царя, не убедила патриарха.