Натужившись, стали вытаскивать передние колеса своей «крепости» из ямы. Тут послышались голоса вылезших стрельцов из других «гуляев». И голос сотника Гаврилы Попова:
— Все, все наружу. Стриж, ваших тоже касаемо.
Десятский отодвинул запор верхнего лаза, откинул крышку, высунулся наружу:
— Ну что?
Попов командовал:
— Все, все наружу. Быстро ставим наши гробы вкруговую, тогда мы никого не подпустим. Скорей, скорей!
Повыскакивали из «гуляев» стрелки, остались внутри лишь передние катальщики, чтобы направлять и управлять своими «гробами».
Быстро, споро составили из гуляй-городов круг, залезли по своим местам и слушали крики сотника:
— Заряжайте все самопалы, не «подпускаем никого. — И действительно была выстроена полевая крепость, которая могла вести круговой огонь.
Устроив в бойницу свой самопал, Стриж говорил удовлетворенно:
— Теперь не подпалят, суки. Теперь зажигальницам не подойтить.
Заряжающий Васька брякнул:
— А если запалят, ох и хорошо гореть будем. Дай все ж разом.
— Заткнись, не каркай, — осадил его десятский. — Лучше порох прикрывай при стрельбе, поймаешь искру, всем «гуляем» на небо взлетим.
Стрелец, сидевший у другой бойницы, хихикнул:
— И сразу в рай всем гамузом.
И отчего-то захохотал весь маленький гарнизон гуляй-города, даже Стриж, ухмыляясь, бормотал снисходительно:
— Ну жеребцы стоялые, нашли время.
Однако полякам не удалось перейти Пресню, там их встретил полк Андрея Голицына, а с севера как раз в левое крыло тушинцам ударил полк князя Ивана Шуйского. И поляки, уже торжествовавшие победу, дрогнули и побежали назад в сторону Ходынки, преследуемые конницей Голицына. Шуйскому удалось отрезать целую роту поляков и пленить вместе с ротмистром, который отбивался от русских до тех пор, пока его не свалили с коня, зацепив алебардой.
Пану Бобовскому, гарцевавшему на сером в яблоках скакуне, никак не удавалось остановить бегущих. В бешенстве он даже замахнулся саблей на одного труса, но тот столь искусно отбил удар пана полковника, что выбил у него из рук саблю, порвав темляк.[65]
Обезоружив своего полковника, ратник тут же исчез, растворился в толпе бегущих.
А гуляй-города, оставшиеся у истока Черногрязки, уже выстроившиеся в круг, встретили бегущих поляков стрельбой и проводили так же.
Московские ватники, прогнав их за речку Ходынку, уже стали захватывать первые тушинские окопы и подошли к речке Химки.
Рожинский, поняв, что москвичи вот-вот ворвутся в лагерь, приказал наконец атаману Заруцкому вступить в бой. Тому удалось оттеснить царские войска за Ходынку. С обеих сторон было много убитых, раненых и пленных.
Полковник Бобовский, потеряв более половины своей пехоты, явился перед Рожинским даже без сабли, Гетман тут же съязвил:
— Если вы и впредь будете, полковник, отдавать орудие противнику, нам его не победить.
— Кто ж ждал, что у них конница, — оправдывался Бобовский. — Они навалились на мое левое крыло.
— А разве я не предлагал вам конницу Заруцкого?
— И потом, эти крепости на колесах, — мямлил Бобовский;
— Худому танцору, полковник, — туфли малы.
Это уже прозвучало оскорблением и если б еще утром гетман позволил себе такое в отношении ясновельможного пана Бобовского, то он наверняка бы вызвал его на поединок. Но теперь после такого конфуза да еще и потери личного оружия об этом не могло быть и речи.
Брат царя Иван Иванович, пересчитывая пленных поляков, обратил внимание на молодого шляхтича, сорочка которого была залита кровью.
— Этого ко мне доставьте, — приказал он сотнику.
— Зачем он вам, князь?
— Его надо лечить, а у меня хороший лекарь.
Так ротмистр Борзецкий попал в дом князя Ивана Шуйского.
Сразу же после размещения пленных поляков воеводы-победители явились во дворец. Царь не скрывал своего торжества и не скупился на похвалы:
— Ну молодцы, молодцы… Так говорите, до Химки догнали их?
— Да, — отвечал Голицын. — Если б не казаки, мы б весь лагерь захватили вместе с Вором.
— Ничего, ничего, придет князь Скопин, и Тушинскому вору конец грядет. Мы его на Красной площади принародно обезглавим. Сколько пленных взяли?
— Около двухсот человек, — сказал Иван Шуйский.
— Отлично.
— Но и наших же поляки не менее попленили. Надо бы предложить тушинцам размен.
— О размене пока рано говорить.
— Почему?
— Потому что имея столько пленных поляков, я могу начать с Рожинским переговоры.