Зборовский убеждал Кернозицкого:
— Скопин что-то задумал. Но что? Надо, чтоб все-все собрались в единый кулак, тогда мы сможем противостоять ему. Велите казакам в крепость.
— Эге, пан полковник, они загуляли, им теперь никто не указ. Глядите за жолнерами.
Польские жолнеры были обижены: «Мы дрались, а казаки оторочились и лазили по избам, по подпольям, погребам, давно уже ими же и пограбленным: «Где водка? Давай водку, пся кровь!»
Как и сговаривались, Скопин с Делагарди напали на Тверь рано утром, когда едва начинало светать. Ударили с двух сторон. Озлобленные дневными неудачами, шведы без всякой пощады рубили и казаков, и поляков.
Зборовский, поняв, что при такой резне может оказаться без войска, приказал отходить вдоль Волги, велев Кернозицкому прикрывать отход.
— С кем прикрывать? — злился Кернозицкий. — Они все перепились.
Князь Шаховской еще с вечера выехал со слугами через Владимирские ворота и, миновав Загородный посад, поставил шатер у реки, напротив устья Тверды. Он понимал, что с таким воинством грабителей и мародеров крепость становится мышеловкой, а в случае пленения вряд ли Скопин простит ему вторую измену. И когда утром началось наступление шведско-русского войска, Шаховской не стал испытывать судьбу, свернул шатер и направился в сторону Москвы. Дабы не обвинили в трусости, ехал не спеша, однако вскоре стали догонять его разрозненные группы польских вояк, кричавших со страхом:
— Скопин на пятках! Скопин сзади!
Пришлось и Григорию Петровичу ускорить свой бег, подумывая где-нито свернуть с московской дороги, на которой рано или поздно его может догнать-таки царский племянничек.
Разгром группы Зборовского действительно открывал дорогу на Москву, и князь Скопин-Шуйский мог бы торжествовать победу, если б не явилось тому серьезное препятствие с самой неожиданной стороны.
Вечером догнал его Головин и оглоушил новостью:
— Шведы отказываются воевать.
— Как? Почему?
— Они требуют плату за прошедшие два месяца.
— А что Делагарди?
— Что Делагарди? Он, конечно, на их стороне.
— Где же он?
— Не горюй, скоро явится. И Делагарди, и Горн с кучей офицеров. — Действительно, уже в темноте в лагерь Скопина явилась группа шведских офицеров во главе с Делагарди и Горном. Князь приказал Кравкову:
— Приглашай, Фома, всех в шатер.
Вошедшие тесной группой столь сильно подвигли воздух в шатре, что едва не затушили свечи.
— Прошу садиться, господа, — предложил князь, совершенно не подумав, где гости рассядутся.
Сидячие места у скрипучего столика нашлись лишь для генерала Горна и Делагарди.
— Мы пришли с ультиматумом, князь, а не в гости, — сердито молвил стоявший впереди плотный офицер. Скопин взглянул на Делагарди:
— Яков Понтусович, может, вы объясните?
За время совместного похода Делагарди столь сдружился с князем, что, видимо, не хотел сам огорчать его:
— Пусть говорит капитан Гесь.
Этот самый «плотный офицер» и оказался Гесем.
— Князь, — продолжал он решительно, — мы отказываемся воевать бесплатно.
— Но я плачу вам по мере поступления денег, господа.
— Последняя оплата была в апреле, а сейчас уже июнь кончается. Извольте рассчитаться с нами за эти два месяца.
— И за обоз, — подал голос кто-то из сзади стоявших.
— Да и за обоз наш тоже.
— За какой обоз? — удивился Скопин.
— Во время наступления на Тверь казаки Зборовского пограбили наш обоз.
— Но, господа, не я же должен охранять ваш обоз.
Но капитан Гесь оказался упрям.
— Обоз пограблен на Русской земле, — чеканил он. — И русские должны нам возместить убытки.
Скопин-Шуйский понял, что надо хоть в чем-то уступить союзникам, тем более что сам чувствовал себя виноватым в задержке жалованья.
— Хорошо, господа, первый же обоз, отбитый у врага, будет вашим. — Он видел, как разгладилось лицо у Делагарди, и понял, что Якову понравился ответ князя.
А капитан Гесь, видимо заряженный шведским офицерством на решительные действия, чеканил далее:
— Итак, князь, бесплатно мы воевать не будем. Мы не сделаем и шага без полного расчета с нами звонкой монетой, а не рухлядью, как это в последнее время вы практикуете. А до расчета с нами будем вынуждены жить за счет местного населения.
— То есть грабить? — нахмурился Скопин. — Тогда чем же вы будете отличаться от поляков?