На совещании у патриарха Филарета почти единогласно решили идти к королю Сигизмунду и просить у него на московский престол сына Владислава. Избрали для этого посольство, во главе поставив патриарха. Такому высокому просителю король не должен отказать.
В посольство Московского государства вошли Михаил Глебович Салтыков с сыном Иваном, князь Василий Михайлович Рубец-Мосальский, князь Юрий Дмитриевич Хворостинин, Лев Плещеев, Никита Вельяминов, дьяки Грамотин, Чичерин, Соловецкий, Апраксин, Юрьев, сюда же присовокупили и Михаила Молчанова, того самого, который представлялся Болотникову Дмитрием и целый год морочил несчастному голову.
Посольство это в количестве более сорока человек в середине января выехало к королю под Смоленск, даже не испросив позволения у гетмана Рожинского. Власть его не по дням — по часам таяла.
13. Помощь Троице
В ряду огорчений, щедро сыпавшихся на седую голову царя Шуйского, редко, но бывали и хорошие известия.
— Государь, князь Пожарский разбойника Салькова попленил. Теперь Коломенская дорога очищена.
— Слава Богу, — перекрестился Василий Иванович. — Хоть Дмитрий Иванович не оплошал. Ровно зуб больной выдернул.
— Он прислал его тебе.
— Кого?
— Ну разбойника этого.
— Зачем?
— На суд твой. Когда-то вроде ты сказал, увидеть бы злодея.
— Сказал, когда он Мосальского пограбил.
— Вот и прислал князь Пожарский тебе его в колодке.
— Довольно б было головы.
— Голову, государь, не спросишь: чья ты?
— Это верно, — усмехнулся Шуйский. — С головой не побеседуешь. Где он?
— Сальков?
— Ну да.
— Он у постельного крыльца за караулом.
— Пусть стоит. В собор пойду, взгляну. — Крестьянин Сальков, собравший шайку, изрядно досаждал Москве на Коломенской дороге, грабя обозы с продуктами, следовавшими из Рязани. Дважды царь посылал на нега отряды детей боярских, и оба раза они побиты были злодеем. Только князю Пожарскому удалось наконец разгромить шайку и пленить атамана.
Когда где-то через час царь появился на крыльце в сопровождении бояр, направляясь в Успенский собор, он увидел перед крыльцом стоявшего на коленях человека и около него двух вооруженных стрельцов. Вспомнил о Салькове. Тот ударился лбом о мерзлую землю:
— Прости, государь.
— Кто таков? — спросил негромко Шуйский.
— Сальков я, государь.
— Разбойник?
— Крестьянин, государь.
— А я слышал, разбойник ты.
— Поневоле, надежа-государь, по злой доле. Я крестьянствовал, а пришли поляки, нас пограбили, все как есть побрали. Жену увели, дочка утопилась от позора, деревню пожгли, многих побили. Куда податься было?
— Ведомо, грабить.
— Ох, государь, ныне ратай[67] не нужен стал. Разве я в этом виноват? Ни кола, ни двора, ни семьи. Что ж делать-то?
— Это я тебя должен спросить: что с тобой мне делать, Сальков?
— Простить, государь. А уж я заслужу твою милость.
— Чем же ты заслужишь, окаянный?
— Чем прикажешь, надежа-государь, я все могу: землю орать[68], железо ковать, избу рубить. Говорю, в разбой меня ляхи затолкали.
— А ты меня в грех толкаешь, Сальков, — вздохнул Шуйский. — Встань на ноги-то, застудишь коленки, кто лечить будет?
— Сам вылечусь.
Никак не мог понята Василий Иванович: чем тронул его этот кающийся разбойник? Что-то чудилось ему похожее на его судьбу. И ведь его же — самодержца довели поляки до крайности. Не царствует; мучается.
Что же еще расшевелил этот Сальков в очерствевшем сердце царя?
Что? И вдруг как молнией прояснило: «Дочь! Он говорил о дочери. И у меня ж теперь дочь есть. Хотелось сына-наследника, Бог дочь послал, милую Марьюшку. Этакое счастье на старости-то. Не ждал не гадал уж. Одарила Марья Петровна чадунюшкой».
— Как дочь-то твою звали? — спросил царь разбойника.
— Марьюшкой, государь.
Шуйский даже вздрогнул: и тут сошлось. И уж решил помиловать окаянного, но спешить не стал, царю суетиться не к лицу, молвил, проходя мимо:
— Мы подумаем, — и направился к храму.
А через два дня определили Салькова в Чудов монастырь на черные работы: дрова рубить, воду таскать и грехи замаливать, отбивая каждый день до пятисот поклонов.
Однако чудовский келарь скоро нашел новичку другое, более полезное применение. Поставил прирубать к кладовой пристройку, но снять епитимью[69] не осмелился: «На поклоны ночи достанет».
69
Епитимья — в христианстве церковное наказание в виде поста, длительных молитв; налагается исповедующим священником.