Рязанцы уехали, а на душе Скопина несколько дней было мутно, нехорошо, словно он и впрямь стал искать престол под дядей Василием. Но более всего его тревожила мысль, что Ляпунов наверняка не остановится на этом, что он будет искать более сговорчивого претендента на царский престол: «Бог мой, после смерти Бориса Годунова сколько уже крови пролилось из-за этого. Неужели Ляпунов слепой — не видит, к чему зовет?»
Однако через неделю обстоятельства заставили забыть обо всем.
От дальнего дозора прискакал встревоженный ратник.
— Князь, от Троицы идут на тебя поляки.
— Сапега?
— Наверно, он. Уже смял заставу у Коринского.
Распорядившись выкатывать на окраину пушки и заряжать их, Скопин тут же послал скорого гонца в Переяславль с приказом Валуеву немедленно быть в Александровой слободе. Другой гонец поскакал к Шереметеву во Владимир с коротким письмом: «Федор Иванович, на меня выходит Сапега. Свяжите боем, как можете, Лисовского, дабы не дать им соединиться. Зверь выполз из берлоги, пора добить его».
Когда Валуев приблизился к Александрову, с западной стороны слободы во всю полыхало сражение. Бухали пушки, сухим хворостом трещали выстрелы ружей. Увидев воеводу, Скопин даже не дал ему доложиться:
— Скорей за мной, — и поскакал к избе. Валуев едва поспевал за князем, конь был утомлен скорым переходом. Ворвавшись в избу, Скопин скорым шагом прошел к столу.
— Григорий Леонтьевич, смотри сюда, — ткнул пальцем в карту. — Сапега хотел упредить нас и привел сюда из-под Троицы почти все свое войско. Я только что допрашивал пленного, он сказал, около 15 тысяч. Под монастырем осталось мало. Ты сейчас вот этой дорогой идешь к Троице, сминаешь воровские заставы и вступаешь в крепость. Поступаешь в распоряжение Долгорукого-Рощи. Передай ему, что я не дам теперь Сапеге оторваться от нас. Задам ему здесь баню. И погоню так, что он забудет о Троице.
— А если он вам?
— Что он?
— Задаст баню.
— Ну что вы, Григорий Леонтьевич. У меня же шведы заратились, а они драться умеют. Так вот когда мы погоним поляка, скажите Долгорукому и Жеребцову, чтоб не жалели ни пороха, ни ядер, когда воры побегут мимо монастыря. Ясно?
— Ясно, Михаил Васильевич. — Валуев было повернулся уходить, но Скопин остановил его:
— Стоп, стоп, Григорий Леонтьевич. Ты забыл хоругвь.
— Какую хоругвь?
Князь достал из стола темно-красную широкую ткань с вышитой на ней Богоматерью, раскинул на столе.
— Это прислали мне из Троицы с условием, чтоб подняли ее над дружиной, которая пойдет им на помощь. Бери, Григорий Леонтьевич, это тебе пропуск в монастырь.
4 января 1610 года дружина воеводы Валуева под хоругвью Божьей матери вступила в Троице-Сергиев монастырь, смяв перед этим польскую заставу и захватив более десятка пушек и около тридцати пищалей врага.
Казалось, все предусмотрел князь Скопин, наставляя Валуева, одного не учел — соображения противника, т. е. Сапеги. Тот уже 5 января узнал, что мимо его левого крыла проскользнуло русское войско в Троицу.
— Вот же гад, обманул-таки, — выругался Сапега по адресу князя. — Сколько их?
Откуда было лазутчику знать: сколько? Но и признаться в незнании соромно. Мигом взял с потолка, то бишь с облака:
— Не менее пяти тыщ.
Оно и верно, не побежит же ясновельможный пересчитывать. Удачное начало сражения — мгновенный захват Коринского и паническое бегство русских воодушевили Сапегу настолько, что он тут же отправил гонца к Лисовскому с запиской: «Пан полковник, приказываю вам немедленно выступить к Александровой слободе и принять участие в разгроме и пленении князя Скопина. Приспел час унять этого мальчика».
Однако гонец был перехвачен русскими, и письмо попало не к Лисовскому, а к «этому мальчику». Князь прочел его, улыбнулся, сунул в карман: «На память».
Но на подступах к Александрову полки были встречены столь сильным пушечным огнем и ружейным, что невольно остановились, а вскоре и попятились. Дабы воодушевить окиснувшее войско, Сапега объявил, что царская казна, которую перевез туда еще Иван Грозный, находится здесь, и что захват ее обеспечит каждому ратнику безбедную жизнь до самой смерти.