— Ну мы рассчитывали, что к нам примкнут потом другие. Имя царевича очень популярно в России.
— Тогда отчего вы тащились по польским землям аж два месяца?
— Ну понимаете, князь, обоз же, потом снабжение.
— Не виляйте, пан Мнишек, не виляйте. Вы как воевода, а там вы назвались еще и гетманом, знаете, что в поход с конницей лучше всего выступать летом, по свежей траве. Вы же дождались осени, и все ваше «снабжение» свелось к простому грабежу панских фольварков. Да, да, не отпирайтесь. И это еще не все, ясновельможные Панове. Я еще спрошу уважаемого воеводу, а чем ваша армия отличалась от шаек Наливайки? Чем?
— У нас были рыцари, при чем тут разбойник Наливайка?
— Ваша армия тоже разбойничала, пан Мнишек. Разве что не сдирала кожи с панов, не вешала их, но исправно насиловала паненок, отбирала фураж, сено.
— Это голословно, пан Януш. Вы приведите хоть один пример.
— Пример? Пожалуйста. Вы помните, в одном переходе от Киева к вам с жалобой явился пан Желтовский?
— Ну-у помню… кажется.
— На что он жаловался? Помните? Молчите. Так я вам напомню, что ваши рыцари изнасиловали его обеих дочерей и жену. Что вы ему ответили?
— Не помню.
— А я вам скажу. Вы ответили, мол, в войну всякое бывает.
— Возможно, возможно.
— Не возможно, пан Мнишек, а точно. Мне пан Желтовский все передал дословно. Так как это называется? Война против своих, на своей земле. Чем же вы лучше злодея Наливайки?
Молчал Мнишек, исподлобья поглядывая на бесстрастное лицо короля: «Молчишь, налим. Как будто тебя не касается. Если все у Дмитрия получится, то хрен тебе, а не Смоленск будет».
Однако поразмыслив, что Смоленск за его, Мнишеков, долг королю обещан, смиловался: «Черт с ним, пусть подавится».
Но пока Мнишек мысленно решал судьбу Смоленска, князь Острожский-то что понес:
— …За все эти преступления я предлагаю судить всех участников этой затеи.
— Позвольте, позвольте, — спохватился Мнишек. — Кого это судить? И за что?
— Вас в первую очередь, ясновельможный пан Мнишек, и всех, кто с вами, идя по польской земле, грабил и насиловал.
— Но это же… это же, — вскочил Мнишек, апеллируя уже не к «налиму», а к сейму. — Это же незаконно, это же война…
И вот тут-то от коллег он получил неожиданную поддержку. Правда, не от всех, но от части сенаторов.
— Сравнивать ясновельможного пана с разбойником Наливайкой, это возмутительно, пан Януш. За такое оскорбление воевода вправе вызвать вас на поединок.
— Не может военачальник отвечать за каждого солдата-насильника.
— Да, да, совершенно верно. Вот если бы сам Мнишек кого-то там изнасиловал или ограбил, тогда другое дело.
К радости Юрия Мнишека, мнения разделились, сенаторы ударились в такой спор, что скоро забыли и о самом виновнике разговора.
Спорили уже — ответствен ли воевода за насилия его солдата. Одни чуть не хором кричали: «Ответствен!» Другие, позвякивая ножнами сабель, не менее рьяно вопили: «Н-не-е-т!»
Пришлось «налиму» уже вмешаться и, пользуясь королевской властью, объявить на три дня перерыв для заседаний.
А через два дня на квартиру, где остановился воевода Мнишек, примчалась королевская карета и высокий красавец адъютант гаркнул:
— Его величество король Сигизмунд III ждет ясновельможного пана Мнишека во дворце.
— Зачем? — струхнул Юрий Николаевич.
Адъютант так посмотрел на него, что Мнишек понял, что сморозил глупость. И трясясь с королевским адъютантом в карете, за всю дорогу уже не проронил ни слова.
Король встретил его улыбкой, и у Мнишека на сердце отлегло: кажись, ничего плохого. Сигизмунд приказал всем удалиться, даже его личному секретарю, и когда они остались вдвоем, сообщил негромко:
— Поздравляю вас, пан Мнишек, наш Дмитрий на престоле! Москва наша.
«Ах ты, каналья, с каких это пор он стал «нашим», мой это Дмитрий, мой. Я его сотворил», — подумал воевода, а вслух сказал:
— Спасибо за новость, ваше величество. Я всегда верил в его звезду. Если вы помните: он — мой зять. Когда Марина моя станет царицей…
Мнишек неожиданно споткнулся, что-то кольнуло в левом боку. Кажись, сердце. Этого еще не хватало. На сейме столько его молотили и ничего, а тут от радости…
— Что с вами, пан Юрий? — спросил участливо король.
— Ничего. Пройдет. Позвольте я выпью воды, ваше величество.
— Да, да. Вон стакан, вон кувшин.
Мнишек сам налил себе воды, выпил и почувствовал облегчение.
— Я надеюсь, пан Юрий, теперь исполнение наших «кондиций» не за горами.