— Чести, конечно, больше, — согласился Потоцкий. — Но ратников станет меньше. А ведь еще идти до Москвы надо, сломить Скопина. Вот если б послов прислал Шуйский.
— Шуйский — лиса, он на переговоры соглашается тогда, когда трон шатается. А сейчас Скопин победоносно приближается к Москве, Шуйский даже на мои письма не отвечает, он уже чувствует себя победителем. И потом, это посольство враждебно Шуйскому, а значит, нам союзники.
По прибытии патриарха Филарета ему была тоже дана торжественная аудиенция, на которой король, в частности, поинтересовался:
— Ваше святейшество, вы знаете ли смоленского архиепископа?
— Да, я знаком с владыкой Сергием, — отвечал Филарет.
— Вы могли бы с вашим авторитетом заставить смолян сдать нам крепость.
— Я на это никогда не пойду, ваше величество, да и спутникам моим не позволю.
— Почему? Мы же готовим договор о приглашении меня и моего сына Владислава на московский престол.
— Когда ваш сын сядет на Москве, приняв пред тем нашу православную веру, вот он тогда может распорядиться Смоленском как государь, но и то с согласия всей земли Русской. А я пастырь духовный, ваше величество, не более того. Не имею никакого права приказывать смолянам изменить присяге.
— Дело в том, ваше святейшество, что, по моим сведениям, многие смоляне готовы открыть нам ворота, но всему противится архиепископ, даже грозит проклятиями.
— Владыка Сергий поступает, согласуясь с совестью и присягой, которую наверняка он же и принимал.
— А вы не могли бы написать ему письмо?
— Нет, ваше величество… Впрочем, если меня принудят к этому, то напишу в похвалу его мужеству и твердости.
— Это Ваше окончательное слово?
— Да, ваше величество. Берите Смоленск силой, если сможете, а я… мы слабостью своей не отдадим его.
Король был обескуражен, хотя и понимал правоту патриарха.
Договор, состоявший из восемнадцати пунктов и предусматривавший, казалось бы, все: от венчания Владислава на царство до положения холопов, крестьян и казаков — был наконец подписан, но Сигизмунд на этом не успокоился. Он лично составил текст присяги и заставил всех членов посольства поклясться на ней:
— Пока Бог нам даст государя Владислава на Московское государство, буду служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу.
И каждый подписался под этой присягой. Этой клятвой князь литовский Жигимонт Иванович, он же «наияснейший» король польский Сигизмунд III, обеспечивал себе власть в Москве без перемены веры.
Пусть перекрещивают и коронуют сына, править-то будет он — отец.
Сигизмунд тут же отправил письмо польским сенаторам с просьбой о помощи войском и деньгами: «…только недостаток в деньгах может помешать такому цветущему положению дел наших, когда открывается путь к умножению славы рыцарства, к расширению границ республики и даже к совершенному овладению целой Московскою монархией». Вот уж истина: аппетит приходит во время еды. Осталось немногое — проглотить для начала Смоленск.
17. Тушино в огне
Бегство из Тушинского лагеря царицы Марины окончательно перессорило всех. Был утерян смысл существования самого табора. И первым побежали оттуда гости-купцы. Исчезали тихо, без шума и, как правило, ночью, не без основания опасаясь своих вчерашних покупателей, привыкших жить воровством ИГ разбоем.
Рожинский, настроивший против себя почти всех военачальников и приговоренный заочно Дмитрием к смерти, невольно взял сторону короля. В своих письмах он звал его в Тушино, обещая скорую победу над Шуйским, который якобы поссорился со Скопиным, и спихнуть его с трона помогут все москвичи.
Но король не отвечал на его призывы, он, видимо, не забыл письма, в котором тушинцы требовали его ухода назад в Польшу и под которым первой стояла подпись гетмана Рожинского.
— Я не верю ни единому его слову, — говорил Сигизмунд.
А меж тем в Тушино войско кипело, как котел, в любой миг готовый взорваться. Воевода Тышкевич, ненавидевший гетмана, стал исподтишка настраивать жолнеров против него. Не отставал от Тышкевича и пан Мархоцкий, прямо требовавший: «Надо собрать коло. Ты начни, Самуил, а я поддержу. А на коло мы его выведем начистую воду».
И Самуил Тышкевич, собрав около сотни самых отъявленных горлопанов и отчаянных жолнеров и гусар, в полном вооружении привел их к ставке Рожинского. Они хором кричали заранее выученное: