— Да, да, ваше величество, я помню. Я вернусь в Сандомир и сразу же пошлю гонца в Москву. Коль все так удачно кончилось, как задумывалось, я должен, ваше величество, донести вам, что князь Януш Острожский, который давеча нанес мне столько оскорблений на сейме, всячески препятствовал нашему походу. Когда мы подошли к Днепру-то, он в сговоре со своим братом, киевским воеводой Василием Острожским, угнали все плавсредства от берега. И еще жалуется, почему мои рыцари безобразили. Это хорошо, нас чернь поддержала, а то не знаю, как бы мы переправились на левобережье.
— Он мне ничего об этом не сообщал.
— Так знайте, ваше величество, именно братья Острожские виноваты, что нам пришлось так долго оставаться на правобережье. Куда ж моим рыцарям было деться, вот и баловались.
— Хорошо, пан Юрий, я сделаю ему строгое замечание. А теперь желаю вам счастливого пути. Передайте мои поздравления вашей дочери Марине.
Мнишек понял, что аудиенция окончена, пора откланиваться, и он уже ощущал себя тестем царя Великой России. И щелкнув каблуками, вышел, гордо неся свою седую голову.
Сигизмунд, хмыкнув, только головой качнул: «А что? Вознесется быстро, и случись что со мной, еще и в короли станет баллотироваться. Не всегда ж корона умной голове достается».
5. Венчание на царство
На следующий же день по приезде царицы — инокини Марфы, Дмитрий сказал своему окружению:
— Пойду к маме, испрошу благословения на венчание.
— Кому, государь, велишь идти с тобой? — спросил Маржерет.
— Конечно, тебе, Конраду и моему меченоше, князю Скопину-Шуйскому.
И царь отправился в Вознесенский монастырь, куда вчера была доставлена Марфа. Сопровождали его лишь два телохранителя и князь Скопин-Шуйский. Идти было недалеко, монастырь находился в Кремле у самых Фроловских ворот.
Конечно, в Кремле царю опасаться было нечего. Сразу по приезде капитан Доморацкий сменил кремлевскую охрану и выставил у всех ворот и у дворца поляков, им Дмитрий больше доверял, чем стрельцам и даже казакам.
Из русских приглянулся ему молодой князь Скопин-Шуйский, лицо открытое, глаза серые, светящиеся умом и доброжелательностью. «Этому можно доверять», — решил Дмитрий и произвел его в чин главного меченосца при царском мече.
— Ты, князь, будешь моей правой рукой.
— Благодарю за доверие, государь, — отвечал Михаил Васильевич. И вот сегодня он идет с ним у правой руки и на боку у него царский меч, который он должен подать царю по первому требованию. Михаил догадывается, почему именно его царь взял в спутники к Марфе: «Не иначе иду я для устрашения старухи. А может, для солидности. Поди угадай».
Предупрежденная игуменья сама проводила царя в комнату Марфы, не доверила никому из послушниц.
— Здравствуй, мама, — приветствовал от порога Марфу Дмитрий.
Инокиня не спеша поднялась ему навстречу, приняла объятья и даже троекратный поцелуй, сказала со вздохом:
— Здравствуй, сынок.
— Как ты себя чувствуешь? Не нуждаешься ли в чем?
— Спасибо, не нуждаюсь.
— Может, просьбы какие-то есть, скажи. Я буду счастлив исполнить.
— Есть, сынок, одна. Есть.
— Говори хоть десять, мама. Для тебя я на все готов.
— Исполнишь?
— Разумеется. О чем ты говоришь?
— Сними опалу с Шуйских.
— Но я уже простил их, мама.
— И отправил в ссылку. Вороти их, сынок. Верни имущество. Они же из рода Рюриковичей.
— Хорошо, мама. Я сегодня же распоряжусь. Твоя просьба для меня закон.
— Спасибо… сынок.
— Мама, я ведь пришел к тебе за благословением. Дай мне родительское благословение венчаться на царство.
Марфа внимательно посмотрела в глаза «сыну».
— На престол, Дмитрий, благословляет патриарх. Я всего лишь монашка. Но как мать могу тебя благословить идти под венец, когда надумаешь жениться.
— Это случится скоро, мама.
— Невеста есть?
— Есть.
— Чья же будет?
— Урожденная княжна Мнишек Марина.
— Не наша вроде?
— Полячка.
— Ну дай Бог тебе счастья с ней и побольше деток.
Вскоре Дмитрий откланялся и, вернувшись во дворец, приказал Маржерету:
— Яков, срочно ко мне моего дьяка Бегичева и воеводу Басманова.
Первым прибыл Бегичев, так как находился во дворце.
— Садись, Бегичев. Ты помнишь рязанского архиепископа, который изменил Борису и признал меня? Когда я еще сидел в Путивле.
— Помню, государь.
— Как его звали?
— Игнатий.
— Бери коней, охрану сколько надо, моим именем попроси у Доморацкого и гони в Рязань. Вези его сюда.