— А тогда зачем Измайлова под Козельск отправил? Он бы как здесь, под Калугой, пригодился.
— Вот это другое дело. Козельск мог бы подождать, — согласился Скопин. — Сейчас два главных воровских гнезда — Калуга и Тула.
В это время за шатром послышался шум и, откинув полог, явился адъютант Мстиславского.
— Князь, дозорные поймали воровского лазутчика. Вот нашли у него грамоту.
— Ну-ка, ну-ка, — взял Мстиславский листок бумаги, прочел его. — Господа, к Болотникову от Тулы идет подмога. Надо их встретить на походе.
— Федор Иванович, давай я их встречу, — вызвался Скопин-Шуйский.
— Нет, Михаил Васильевич, ты отправляйся в Серпухов, как велено государем. Навстречу тульским ворам пойдут князья Татев и Черкасский с боярским полком.
— Федор Иванович, а что делать с лазутчиком? — спросил адъютант.
— Повесить, — коротко отвечал Мстиславский.
— Может, стоит допросить?
— Некогда, Горский, нам довольно его грамоты.
Так погиб отчаюга Афонька Дуб, не сумевший проскользнуть в Калугу с грамотой государя Петра Федоровича. Неосторожен был, самонадеян, вот и попался.
Со стены городской замечено было движение в лагере москалей. Доложили об этом Болотникову. Он прискакал к стене в сопровождении атамана Заруцкого. Оставили коней внизу, взобрались на стену.
— Ну что тут? — спросил воевода сторожей.
— А глянь сям, Иван Исаевич, эвон одни на полуночь двинулись, другие на восход.
— Интересно, что они там задумали? А? Мартыныч, как думаешь?
— Черт их знает, — пожал плечами Заруцкий. — Может, осаду снимают.
— Черт может и знает, но нам не байт. Ты вот что, Иван Мартынович, как стемнеет, отряди хлопцев за «языком». От него и узнаем.
Казаки Заруцкого, как и велено было, тихо вышли пеши из крепости, захватив московский дозор, всех порезали, а одного, заткнув кляпом рот, приволокли живого. Представили Болотникову:
— Ось тоби «язык», воевода.
— Спасибо, хлопцы, — поблагодарил Болотников и, взглянув на пленника, понял, что тот в великом страхе находится, пригласил его сесть почти дружелюбно, спросил: — Как звать-то?
— Иван.
— Значит, мы с тобой тезки, выходит.
— Выходит, — как эхо повторил пленный.
Болотников улыбнулся:
— Ты чем занимаешься, Иван, по мирному делу?
— Торгую я.
— Чем торгуешь?
— Чем придется, по осени овощами, зимой пирогами.
— Выходит, купец ты?
— Выходит, так.
— Что ж, у Шуйского ратников мало, что до купцов добрался?
— Верно. Ратников у него нехватка. Всех под метлу метет: и холопей, и торговых людей, и даже бродяг.
Болотников налил кружку сыты, кивнул пленнику:
— Выпей, Иван, промочи горло. Со страху-то поди пересохло оно?
— Есть маненько, — сознался пленный, неспешно потянувшись за кружкой.
— Бери, бери, — ободрил Болотников. — Не укушу.
Пленный жадно выпил.
— Спасибо, атаман.
— Я, Ваня, не атаман, а воевода государя Дмитрия Ивановича.
— Спасибо, воевода, — поправился пленный.
— А скажи, Ваня, что там у Мстиславского нынче за возня была? Куда полки уходили?
— Князя Скопина к Серпухову послал, а Татева с Черкасским на Тулу.
— На Тулу? Зачем?
— Да гонца ихнего перехватили с грамотой. Вроде от Тулы кто-то идет к тебе на выручку.
— Откуда ты узнал про гонца?
— Так его повесили посередь лагеря и сказали, мол, воровской гонец из-под Тулы.
— Так. Хорошо, Иван. Спасибо.
— Не за что, воевода.
— Нет, брат, есть за что. Есть. За это я тебя отпускаю, но с условием одним.
— Каким?
— Сейчас узнаешь. Ермолай, — позвал Болотников. — Ты сдох, что ли? — повысил голос. — Ермолай, чертяка!
— Ну чего? — явился заспанный писарь. — Ни ночью ни днем покоя.
— Ладно. Успеешь, выспишься. У тебя есть прелестные листы?
— Есть.
— Сколько.
— А я считал, че ли? С сотню, может, будет.
— Волоки сюда.
Когда Ермолай принес пачку исписанных листов, Болотников спросил пленного:
— Ты грамоте разуметь, Иван?
— А как же, нам без грамоты нельзя.
— Тогда прочти вот этот лист.
Пленный прочел, поднял удивленные глаза на воеводу:
— Так он что? Жив?
— Жив, Ваня, жив. И ваш Шуйский незаконно сидит на престоле. Мы, Ваня, мы воюем за законного наследника, а не вы. Теперь понимаешь?
— Понимаю, воевода. А нам все уши прожужжали: убит, убит. А когда он будет к войску?
— Со дня на день, Ваня. Может, даже завтра. Вот я тебя и отпускаю с тем, чтобы ты раскидал эти листки по вашему лагерю. А уж государь прибудет, он наградит тебя за эту услугу. Я сам доложу ему о тебе.