— У меня просишь милости, а сколько в Северских городах князей извел. А?
— То не я, государь.
— А кто же?
— То мои бояре решали.
Шуйский рассмеялся, просмеявшись, молвил:
— Ну что ж, если твои бояре были столь жестоки, чего ж ты ждешь от моих? А?
Оставив, как обещал, им жизнь, Шуйский довез их до Москвы, а там царевича Петра повесили на площади. Остальных разослали по тюрьмам. Болотникова отправили в Каргаполь, где вскоре согласно секретному предписанию сперва ослепили, а через два дня «посадили в воду».
Обнаружив среди пленных Фидлера, царь, не скрывая злорадства, приказал:
— Посадите голубя в воду пять раз, а выньте четыре раза. Пусть нахлебается досыта. Да подоле, подоле.
И несчастного немца топили целый час, окуная и вытаскивая. Не забыл царь и главного героя — Кравкова, велел всыпать ему «дюжину горячих».
— За что, Василий Иванович? — удивился Скопин.
— Как за что? Где он раньше был? Почему дотянул до октября?
Кое-как отстоял князь Скопин изобретателя от такой царской «милости», пожаловав своей — сделал личным адъютантом.
14. Пожар занимается
Радость Шуйского по случаю победы под Тулой несколько омрачалась слухами о появлении на Брянщине еще одного Дмитрия. И когда царь решил распустить войско, против этого неожиданно возразил Скопин-Шуйский:
— Нельзя сейчас распускать рать, государь.
— Почему?
— Надо покончить с очередным самозванцем, появившимся в Стародубе.
— На носу зима, Миша. Какая к лешему зимой война. Погодим до лета, авось рассосется.
Но не рассосалось. Еще на пути в Москву к царю пришла огорчительная новость: «Самозванец Дмитрий взял Козельск, разграбил его и собирается промышлять Брянск».
— Эк его, — прокряхтел царь, — пошел черт по лавкам. Велел собрать воевод, сообщив о новости, спросил:
— Что будем делать?
— Идти под Брянск надо, — сразу сказал Скопин.
— Да, да, — поддержал князь Куракин. — Пока пожар не занялся — тушить надо.
— Тогда ступай-ка, Иван Семенович, ты туда. Постарайся взять этого молодца.
— Слушаюсь, государь, — отвечал Куракин. — Постараюсь.
— И еще тебе в подмогу… — Шуйский обвел взором присутствующих, выбирая, кого еще послать. Едва его взгляд остановился на Скопине, тот кивнул головой радостно: меня, меня, мол, пошли. По взгляд царя проследовал дальше и остановился на князе Литвине-Мосальском: —…Вот Василий Федорович будет в подмогу.
— Хорошо, государь, — отвечал Литвин-Мосальский.
— Только следуйте разными дорогами, чтоб не очень население мытарилось.
Когда все разошлись, Скопин-Шуйский спросил с обидой:
— Отчего меня не послал, Василий Иванович?
— Тебе другое дело грядет, Миша.
— Какое?
— Будешь на свадьбе моей посаженым отцом.
— Я?
— Ты. А что? Мала должность посаженым у царя на свадьбе?
— Да я не против, но…
— Вот и договорились, Миша.
Хотел Скопин возразить, мол, какой я «отец», в три раза моложе жениха, но передумал. Еще оскорбится царь за намек на преклонные лета его.
А пожар потихоньку разгорался. Имя Дмитрия по-прежнему имело притягательную силу не только для обиженных, но и для проходимцев и авантюристов, особенно литовских и польских. В первые же дни явился к нему пан Меховецкий и, назвавшись воеводой, сразу приступил к обучению крестьян воинскому делу. Из Литвы прибыл мозырский хорунжий Будзило. Брат самозванца Гаврила объявил себя царским окольничим и подчинил своей воле всех стародубцев.
Атаман Заруцкий понимал, что с такими ратниками и такой армией, едва насчитывавшей три тысячи, нечего и думать о походе на Москву.
— Государь, если Шуйский двинется на нас, он раздавит нас как котят.
— Что же ты предлагаешь, Иван Мартынович?
— Надо звать казаков, без них мы ничего не сделаем.
— Давай зови, — согласился Дмитрий. И Заруцкий отправился на Дон звать казаков под знамена царевича Дмитрия Ивановича, чудесно спасшегося от происков Шуйского.
Однако и эта трехтысячная армия доставляла немало забот новоявленному царю. Ее надо было не только кормить, но и чем-то занять, а главное — платить ей.
— За что платить-то? — возмущался «царь» на военном совете. — Жрут мой хлеб да еще и денег требуют.
— Так положено, государь, — говорил Меховецкий. — А что касается платы, надо взять какой-нибудь город, отдать им на разграбление, они и заткнутся.
— Верно, — поддержал воеводу хорунжий Будзило.
— Но какой брать-то? Брянск?