— Жив, жив, — заламывая белоснежные руки, в исступлении твердила Марина, — во второй раз завоевал он Московию! Хвала Иисусу! Хвала Божьей Матери!
— А теперь, великая царица, будьте смелы и тверды, — торжественно произнес Вышанский.
— О! Хотя бы тысяча смертей угрожала мне, я не дрогну, — восторженно произнесла Марина. — Скажите, благородный рыцарь, что должна я делать…
Вышанский подумал несколько минут.
— Все в руках Божьих, — начал он. — За вашим домом государственные погреба с порохом, каменные лавки, с правой стороны почти пустынные деревянные дома, слева недалеко царский дворец.
Вышанский приостановился. Все слушали его с напряженным вниманием.
— В эту ночь, — закончил князь, — я взорву пороховые погреба…
Марина страшно побледнела. На мгновение холодный ужас сжал ее сердце. Казановская перестала молиться, а пан воевода пролепетал что-то нетвердым голосом…
— Зачем?
— Мои люди подожгут строения, и вы в суматохе можете бежать, — ответил князь.
— А мы?.. — спросила Марина. — Много ли там пороху?
— Отец Свежинский ручается, что ваш дом уцелеет… А дворец — неизвестно, — со зловещей улыбкой проговорил Вышанский.
— Но люди… Люди… Сколько их погибнет, великий Боже! — воскликнула царица.
— Московитяне не считали нас, — угрюмо ответил князь.
— Клянусь Божьей Матерью, он прав! — воскликнула Оссовецкая. — Пусть гибнет! Пусть вся Московия взлетит на воздух, даже с нами! Проклятье на них!.. В глазах Оссовецкой горела дикая ненависть.
— Надо предупредить старосту Саноцкого, Тарло и других наших, — произнес пан воевода.
— Они уже знают, — сказал князь и, помолчав, продолжал: — Через несколько часов царь и вся Москва будут уже знать о победе Димитрия. Испуганный взрывом, если не погибший, то проклятый народом и угрожаемый Димитрием, лишенный войска, без преданных людей, царь Василий сбросит корону, и царица Марина приедет в Москву во главе победных полков своего венценосного супруга!
— Решено! — воскликнула Марина, вставая. — Клянусь, Господи, если надо отдать жизнь за корону, данную мне Тобою! Благодарю, — добавила она, протягивая руку князю.
Князь опустился на одно колено и почтительно поцеловал протянутую ему руку.
Коротко и ясно изложил князь дальнейший план. Всем бежать нельзя. Это тотчас будет замечено. Бежит только царица с кем-либо из женщин, обе переодетые в мужское платье. Лошади будут готовы, князь один проводит их к войску царя Димитрия.
Марина задумалась.
— Отец, — тихо проговорила она.
— Я остаюсь, дочь моя, — твердо произнес воевода, — я буду оберегать женщин. Ты спасешь нас.
— Кто же со мной? — спросила Марина.
— Путь опасен, здесь остаться спокойнее, — сказал князь.
— Поеду, королева, — молящим голосом проговорила Ануся.
— Я тоже могу ехать, мне все равно, — безучастно проговорила Оссовецкая, — нет больше жизни для меня…
— Возьмите меня, возьмите меня, — твердила Ануся, — я еду за своим счастьем…
— Едем же за счастьем, — с лучезарной улыбкой сказала Марина.
— Готовьтесь и надейтесь на Бога, — проговорил Вышанский.
Он вышел из комнаты. Вслед за ним вышел и пан воевода, посмотреть и приготовить для дочери все нужное. Женщины остались одни. Несмотря на всю свою смелость, Марина была глубоко взволнована. Она с ужасом ждала этого взрыва, гибельного для десятков невинных людей, быть может и для нее и для всех близких… Не ошибся ли отец Свежинский, не взлетит ли на воздух весь Кремль?..
Казановская громко молилась, бледная и дрожащая. Ануся крепко обняла колени царицы и прильнула к ее ногам, пряча лицо в складках ее платья. Одна Оссовецкая, по-прежнему безучастная ко всему окружающему, сидела все на том же месте, неподвижная и скорбная. Медленно двигалось время, и с каждой минутой томительнее и ужаснее становилось ожидание…
XII
Ни царь и никто из бояр еще не получали никакой вести от воевод, когда в эту ночь, Бог весть какими путями, вся Москва узнала, что царь Димитрий разбил войско Шуйского, полонил много знатных бояр и летит в Москву. Какие-то неведомые люди разбрасывали грамоты Болотникова, бегали по улицам, стучали в окна и в ворота и кричали о гибели царского войска.
Народ высыпал на улицы, заполнил площади, ломился в Спасские ворота Кремля. Небольшой стрелецкий отряд с трудом сдерживал у этих ворот бешеный натиск толпы. Послышались угрозы Шуйскому, крики в честь царя Димитрия. Молва принимала чудовищные размеры. Распространился слух, что всех непокорных царь Димитрий утопит в Москве-реке. Бабы в толпе голосили. Разъяренная толпа опрокинула стрельцов и ворвалась в Кремль с неистовыми криками. Послышался зловещий звон набата… Толпа частью бросилась ко дворцу, частью разлилась по улицам.
Самые отчаянные с криками: «Смерть ляхам, долой Шубника, бей бояр», бросились на дом старосты Луховского, молодого Мнишека… Послышались выстрелы из самопалов. Поляки мужественно отбили первый страшный приступ.
Испуганный царь бросался к окнам, видел бушующую толпу, слышал угрожающие крики и не знал, что предпринять. Бледный, с искаженным от ужаса лицом, прибежал его брат Димитрий и принес ему первую весть об уничтожении его войск… Вокруг себя царь видел только испуганные лица. Один младший брат его Иван сохранял еще некоторое спокойствие, но видно было, что он считал дело проигранным… Ближние бояре куда-то скрылись. Князь Голицын с загадочной усмешкой на бледном лице смотрел на беспомощного царя…
— Миша, а где же Миша? — воскликнул царь. — Что же нет Миши?..
Шуйский совсем растерялся. За несколько часов до того еще спокойная Москва теперь кипела бунтом и грозила ему свержением с шаткого престола. И опять все то же роковое, непобедимое имя гремело ему за окнами дворца народной анафемой: Димитрий! Кто лучше царя Василия знал, что убит царивший под этим именем?.. Но страшный призрак не сходил с его пути. Царь схватился за голову и упал на колени перед образом Спаса… Голицын отвернулся.
— Господи! Сохрани и помилуй!.. — дрожащими губами произнес царь, и в ту же минуту ему показалось, что заколебался дворец, и он упал, оглушенный страшным взрывом… Стекла дворца со звоном рассыпались… Никто из бывших в комнате не мог устоять на ногах… И вслед за взрывом наступила смертельная тишина… Смолкли крики. Шатаясь встал царь, медленно поднимались и остальные, в безмолвном ужасе глядя друг на друга… В раскрытые разбитые окна виднелось кровавое зарево, и целое море огня разлилось невдалеке от царского дворца… В комнате запахло дымом.
— Горим! — в исступлении крикнул Димитрий, бросаясь к окну. В ту же минуту вбежал очередной стольник.
— Великий государь! — крикнул он. — Пороховые погреба взорваны… Слава Богу, что крайние уцелели…
Царь перекрестился. Взорвись и крайние, от дворца ничего не осталось бы.
— Князь Михаил Васильевич как раз только что приехал, — докончил стольник.
— Миша! — радостно воскликнул царь. — Где же он?
— Внизу, великий государь, в народе, — ответил стольник.
Царь облегченно вздохнул… Все присутствовавшие тоже заметно ободрились. Когда князь Михаил на своем белом коне въехал в толпу, крики сразу затихли, народ почтительно расступился. Князь в сопровождении небольшого отряда подскакал к самому пожару.
— Что же стоите вы? — громко крикнул он. — Или любо вам, что сгорит святая Москва, как при царе Борисе?..
Народ колыхнулся и двинулся вперед…
— Тушите огонь, — продолжал князь, — заприте каменный город… Чего шум подняли, воров испугались, царево войско побито-де… Так и Русь, по-вашему, сгибла! Немало еще силы ратной на Руси!.. Слушайте, православные! Это я говорю вам, я, князь Михаил Васильевич Скопин, чьи предки не раз спасали отчизну нашу. Слушайте!
Озаренный кровавым отблеском пожара, приподнявшись на стременах на белом коне, в серебряных доспехах, князь Михаил высоко подымался над толпой, подняв руку с обнаженным мечом.