То, что город подвергают сильному обстрелу, в письмах тоже сообщали. Вот мать двух смоленских воинов — Михайлы Дивова да Павла Самарина — пишет им: «Король пришел под Смоленск, бьет по городу и по хоромом день и нощь. И мы себе не чаем живота, и будем и мы помром, и вас Бог простит».
Получив известия о приходе польского короля, воины из самого Смоленска и из других городов Смоленской земли начали просить князя Михаила отпустить их домой, чтобы защитить и город, и свои семьи: «слезно плаката… и много молиша его». Скопин утешал своих ратников «благоумилными словесы», говорил, что Смоленск никак нельзя отдавать, нужно, чтоб держался: о том и царь пишет воеводе Шеину. Но уходить сейчас, убеждал воинов Скопин, означает развалить с таким трудом созданное войско — последнюю и единственную надежду всей земли. Вот, Бог даст, снимут осаду с Троицкой обители — и всеми земскими силами пойдут на помощь смолянам, изгонять Сигизмунда из России: «Он же повеле им от своего боярского полку не отлучатися и ждати от Бога милости и одарения на государевы неприятели»[532].
Не радовали Скопина и отношения с «заклятыми друзьями» шведами. Делагарди наконец появился под Калязином вместе со своим разноплеменным, но очень небольшим воинством на исходе сентября. Встретили их, конечно, с почестями, оба полководца сделали вид, что прежние обиды забыты. Делагарди остался приемом доволен: еще бы, особенно после того, как Скопин прислал для его воинов гонца с мехами на сумму 14 974 рубля[533]. На вопрос Скопина: почему Делагарди привел такой маленький отряд и где же остальные наемники, генерал, не затрудняясь, немедленно дал ответ: ждут на границе. Мол, посол Эрик Олафсон и полковник Теннессон стоят с пополнением в Выборге, и еще один отряд ждет в Нарве, но они хотят, чтобы им вперед заплатили жалованье, и вот теперь, когда деньги получены, можно их послать с гонцом на границу. Генерал Делагарди и об инструкциях Карла IX не забыл — ввернул о городе Кореле, который все еще не передан шведам.
Пришлось Скопину скрепя сердце по указанию царя подписать 17 декабря новый договор, подтверждающий прежние условия. Теперь по просьбе царя Василия шведы обязались выслать дополнительно еще четыре тысячи человек к прежним пяти тысячам, при этом особо подчеркивалась их цель пребывания в России: всюду преследовать поляков и очистить Русское государство «от воров».
Но и король Швеции своего упускать не пожелал — по требованию Карла был добавлен новый пункт: кроме Корелы с уездом Россия должна Швеции «полное воздаяние воздати… чего велеможный король у государя нашего царского величества по достоянью попросит, города, или земли, или уезда»[534], то есть ради сохранения престола Василий Шуйский был готов отдать или, по меньшей мере, пообещать отдать шведам уже не только Корелу, но и другие города и земли — воистину шведские аппетиты во время пребывания за русским столом росли быстро. Рука Скопина не поднималась подписывать такой договор, но он — солдат, его дело выполнять царский приказ.
То, что решение опираться на помощь наемного войска было ошибочным, Скопин к этому времени понял окончательно. Особенно это стало для него ясно после боя на речке Жабне, когда победу одержали и без наемников. Разбежавшиеся по всей стране, жадные до чужого добра «псы войны» сейчас не решали, а только создавали новые проблемы в и без того уже порядком измученной стране. Из-под Нарвы опять пришли неутешительные вести: пополнение наемников под командованием француза Пьера Делавилля, не дожидаясь выплаты жалованья, уже грабит окрестные села; заставить их идти воевать под Москву — все равно что собирать в дырявый мешок рассыпавшийся горох.
Скопин вспомнил, как удивлялись иностранцы дешевизне жизни в Московии, впервые оказавшись здесь: за масло, сыр, мясо они платили лишь малую часть того, что привыкли платить на родине; и жилье, и перевозки — все было для них удивительно дешево; как сказал один нидерландский купец — «в России все можно купить за щепотку соли»[535]. Но брать даром для наемников, конечно, привычнее. Пытался Скопин в письмах уговорить царя отказаться от услуг наемного войска, но тот и слушать его не захотел. К тому же в последнее время Михаил чувствовал, что царь изменил свое отношение к нему — видно, опять к советам брата своего Дмитрия прислушиваться стал. Вот уж действительно: «Вещати умеют мнози, а разумети не вси».
535