Конечно, тяжелая жизнь в осажденном монастыре не могла не посеять в какой-то момент рознь среди его защитников, вынужденные ограничения породили у кого-то подозрения в измене и предательстве. Причиной конфликта между воеводой Григорием Долгоруким с его служивыми людьми и братией монастыря стал вопрос о еде и питье. Воины считали, что монахи излишне экономны, не дают им вдоволь пропитания, держат на одном хлебе, и самое главное, по мнению служивых людей, — не выдают спиртное после боя, а сами едят и пьют вдоволь. Казначея Иосифа Девочкина обвинили даже в том, что он собирался открыть монастырские ворота и впустить поляков, и подвергли пыткам.
В оправдательном письме царю иноки писали, что обвинения их в излишней скаредности ложные: «Запасом, государь, всяким с ними делимся и не оскорбляем никого»; готовят для всех одинаково — что для братии, что для ратных людей. Собирали монахи и деньги «с братьи, по рублю с человека, а с иных по полтине», чтобы раздавать их ратным людям, которым не платит опустевшая государственная казна. Особой заботой были окружены даже в тех тяжелых условиях больные и раненые; им приносили каждый день «из хлебни мяхкой хлеб, да из поварни шти да каша брацкая, а из келарские по звену рыбы на день человеку». Сама же братия уже давно перешла на «две ествы» в день, без всяких добавок: каша и щи, одно звено рыбы на четверых, в пост только сухари и хлеб, кисель на воде, а меда и квасу давно не варят — нет дров, чтобы согреть воды[563].
Слух о готовящейся измене в монастыре был ложным: современные исследования убедительно доказали, что за всю осаду монастыря ни один его защитник не изменил, никаких тайных связей с польским лагерем не было, и подвергнутый пыткам и скончавшийся казначей пострадал безвинно[564].
К началу осени, когда войска Скопина успешно продвигались по Волге, Сапега и Лисовский были вынуждены оставить в лагере лишь часть своих сил и уйти сначала под Калязин, а затем к Александровской слободе. Пользуясь моментом, Скопину удалось прислать осенью на помощь осажденным отряд в 900 человек под командованием Давида Жеребцова и затем в начале января 1610 года еще один, в 500 человек, под командованием Григория Валуева. Оба отряда действовали удачно, с малыми потерями прошли через лагерь тушинцев и вошли в монастырь. Обрадованный Скопин вновь послал своего человека к старцу Иринарху просить благословение: «И старец послал благословение князю и просфиру и повеле итти под Троицу: „Дерзай, князь Михайло, и не убойся! Бог ти поможет“»[565].
Проход отрядов Жеребцова и Валуева помог уточнить дислокацию осаждавших и оценить, какими силами они располагали. Теперь Сапега и Лисовский оказались между двух огней, превратившись из осаждавших в осажденных: одновременный удар войска Скопина и воевод из монастыря по сильно поредевшему лагерю тушинцев, к которому уже давно был затруднен подвоз продовольствия, мог быть сокрушительным. Поэтому, не дожидаясь легко угадываемого развития событий, 12 января 1610 года польские гетманы отдали приказ об отходе от стен Троицкой обители.
Так, вопреки всем правилам воинской науки, немногочисленному, изнуренному болезнью и голодом гарнизону монастыря удалось в течение шестнадцати месяцев выдерживать осаду опытного, сильного, одержавшего не одну победу войска. Как известно, сражения выигрывают не только силой оружия, дух воинов имеет не меньшее, если не большее значение, что доказали защитники монастыря. Еще до начала осады вся монастырская братия искренне молилась своему единственному на тот момент заступнику: преподобному Сергию, чтобы помог он укрепиться духом и не оставить, не отдать на поругание и разграбление монастырь, где покоятся его святые мощи.