Ни папа, ни тетя, ни бабушка никогда не упоминали об этой гармошке. Думаю – считали постыдным для духовного лица. Но папа в Скопине очень мечтал приобрести фисгармонию, и этими мечтами делился с нами, ребятишками. <…> В 1901 г. он приобрел тоненький прейскурант «Юлий Генрих Циммерман». На чистом листке записано им о смерти дьякона Альбова, о рождении сына Дмитрия, o погоде осенью… Хранил его в запертом ящике стола. Цел и теперь. С давних же пор лежал в гардеробе и был доступен нам толстый прейскурант той же фирмы, с картинками. Сколько раз малыши перелистывали его, рассматривая картинки: и рояли, и арфы, и фисгармонии… Иногда по городу ходил музыкант с фисгармонией, носил небольшую на ремне чрез плечо. И такая самая дешевая была знакома нам не только по картинке: видели и слышали…
Выписывали газету, один журнал – «Ниву» или «Родину» (96, 97, 99 гг. – «Родина», 98 и полгода 1900 – «Нива»). У меня остается впечатление: приложения к «Родине» больше нравились. Дедушка прочитывал газеты от первого слова до последнего. <…> Зимой по вечерам, управившись с делами, читали вслух – бабушке. Эти чтения продолжались и когда семья уменьшилась до двух человек, когда и хозяйство сократилось, и досуга стало больше. У бабушки хорошая память, большой ум. В Скопин она приехала знакомая с классической русской литературой. И Достоевский. И Толстой.
<…> В Скопине, когда 20-го числа к папе приходило много учителей и ждали его, бабушка выходила к ним поговорить. Поражались, не верилось им, что она неграмотная.
…Журавинские постройки 90-х годов сохранились до конца – 1910 г. Я и Катя помним их. Бревенчатый дом под одной общей соломенной крышей делился на три примерно равные части. Если смотреть с улицы, левая часть – изба, вероятно, 8 ×8 аршин, высота 3,5. Правая – горница. Между ними – холодные сенцы. В избе большая русская печка и небольшая «голанка», две перегородки, не доходившие до потолка примерно см на 40. Они отделяли кухонную часть, куда выходило устье большой печи, и спальную. В большой комнате в переднем углу иконы с лампадкой, по двум стенам широкие лавки, пред лавками к углу под иконами стол. Все простое, некрашеное. Между голанкой и стеной вделан дедушкин шкаф с дверкой и внутренним замком. <…> В спальне широкая кровать родителей работы деревенского столяра, широкая лавка вдоль стены, лаз на печь и на полати. Они почти над всей спальней. Открыты со стороны большой комнаты. Лежали ногами к стене, повернувшись на живот, можно смотреть, что в избе делается. <…>
Вороновка, во дворе дома Лоховых, 1959 г. Фото Д.И. Журавлева
Служила изба круглый год. Здесь все готовилось для себя, для скотины. Здесь же и телята, наседки и гусыни под лавками. Чтобы не промерзала, на зиму устраивали завалинку: снаружи до средины окон стены заваливали соломой, сухим навозом, листьями, оформляя как фундамент. В сильные морозы к вечеру приходилось топить и голанку.
Стены бревенчатые, перегородки дощатые, все не крашено. Проходы в перегородках без дверок.
Горница служила только летом. После Покрова и, вероятно, именин Д.Ф. на всю зиму закрыта. Перегородка делила ее на две комнаты. Стены оклеены обоями. Печка с небольшой лежанкой в маленькую комнату. Мебель в большой комнате – складной стол типа ломберного, но без сукна, диван с «мягким» сиденьем, стулья, угловой стол под образами – все деревенской работы. <…> На стенах большой комнаты фотографии. На окнах цветы.
Сенцы большие. В одном углу громадная деревянная кровать. На моей памяти ее почти не видно: завалена всяким хозяйственным добром. <…> Потолка в сенцах нет, чердак над избой и горницей не отгорожен. Под соломенной крышей над избой вешали ветчину – окорока, лопатки…
Планировка всего жилья не отличалась от общепринятой в селе. То, что мы видели в конце 50-х годов у Лоховых в Вороновке, дает хорошее представление о журавинском гнезде. Такое же крыльцо. Такой же кладки каменные стены надворных построек…
Дом и каменные надворные постройки окружают собственно двор. Разрыв – только ворота. Все крыто соломой. Рядом с избой – погреб, помещение над погребом – погрёбица. Потолок, прочный, только над кладовой; дверь в нее обита железом и крепко запиралась. Хранился хлеб и домашние ценные вещи – одежки и прочее. Расчет – сохранить от пожара и от воров. После смерти мамы, а может быть, и при ней еще отправили на хранение в эту кладовую разные вещи. В Скопине часто бывали пожары[72]. <…> Жилье скотины называлось «котух», слово «хлев» не применялось. <…>