В спальне на гвоздике висела кукольная махонькая подушечка. На ней была пришита желтая шестиконечная звезда, привезенная бабушкой из жмеринского гетто. В эту звезду бабушка втыкала иголки.
Иногда на станции задерживались воинские эшелоны. Торговки в шершавых платках расставляли у ног домашний товар: горки моченых яблок в крапинах и глиняные крынки молока.
— Кому квасницы! Налетай! Сегодня дешевше!
Солдаты, расхристанные, без ремней, выскакивали из вагонов, с флягами и котелками толпились за кипятком, слюнили самокрутки, присев на тусклые рельсы. Некоторые спрашивали про аптеку и, зыркнув на часы, торопливо покидали вокзал.
В аптеке одни чуть не с порога кричали заливисто:
— Папаша, трипперок чем лечишь?
Другие отзывали в сторонку, хрипели деду в лицо:
— Богом клянусь — отблагодарю! Ничего не пожалею! Сульфидин — во! — как нужен…
Дед доверял интуиции. Поджав тонкие губы, качал хохолком:
— Сульфидина нет даже на складе.
Они божились, стучали себя в грудь, называли деда профессором. Когда просьба не помогала, переходили к угрозам с обещанием прижать к ногтю, кишки выпустить. Бывало, для понта, хватались за пустой карман:
— Распатроню, клизма старая!
Дед невозмутимо наводил порядок на стойке. Фасовал таблетки, выстраивал ровным строем пузырьки, с плеч у них, как мантии, свисали сигнатурки.
Но если проситель не выглядел психом и рожа не босяка, дед исподволь обнадеживал вслух:
— Без рецепта — не могу, — говорил он.
И любому недоумку становилось ясно, что лекарство есть, надо только уломать старикана, найти подход к его натуре.
После дождя деревья обвисли и потемнели. От паровозов пахло теплой соляркой. Доктор Поляков снова обламывал у ампулы хоботок. Учебный год начался, и дома решили не отправлять меня в школу.
— Ребенок должен окрепнуть.
Мне повезло. Я не корпел над учебниками. Дела поважнее занимали мысли, требовали сноровки. К примеру, умение взвешивать. Наука простая, но аптечные весы пугались меня, вздрагивали от дуновения. А крохотные гирьки стояли по горло в гнездах букового бруска, и вынимать их полагалось пинцетом. Я знал уже, где ключ от шкафа с надписью «Toxica» и пиратским знаком на стекле. Знал, сколько стоит сульфидин и сколько его нужно больному.
Дед выгребал порошки до чистого дна в ступке. Но на стенках все же оставались едва видимые полоски. Я скреб чинкой по округлости чаши, тайком собирал пыльцу. А делать бумажные облатки вскоре умел не хуже деда.
Мало-помалу запас прибавлялся. Я хранил его среди медицинских словарей. И всякий удобный раз пересчитывал накопленное добро.
Мне не пришлось долго ждать пока подморгнет случай.
Колокольчик заволновался, и дверь нехотя впустила длинного лейтенанта в мокрой шинели. Лейтенант носил светлые несерьезные усы. Они не делали его старше. Слово «сульфидин» он произнес шепотом. Дед листал журнал регистрации. Коротко глянул поверх очков на новые погоны и отказал. У лейтенанта был растерянный вид и отчаянье в голосе. Острый кадык его ерзал над гимнастеркой, выталкивал мольбу:
— Помогите… прошу…
Но дед объяснял уже про склад.
Я вышел из аптеки. Улица была застлана дождем. Укрыв голову курткой, я стоял под стеной. Из трубы водостока хлобыстал пенистый поток. Лейтенант появился в дверях, зло вздернул воротник.
— Дяденька! — позвал я из-за угла.
Он подошел без интереса, занятый своей заботой. Покосился на меня с высоты.
— Я внук аптекаря. Есть сульфидин… двенадцать порошков…
Он сразу поверил. Усы ожили, во рту сверкнули коронки.
Озираясь на соседские окна, мы отошли под навес, там было укромно и сухо. Лейтенант блаженно тер ладони, глаза его покраснели, готовые пролиться от нечаянной радости. Не дыша, он уложил порошки в глубь шинели и наглухо застегнулся. Я спрятал деньги за пазуху.
— Спасибо, братка! Век не забуду!..
Он посмотрел на часы, присвистнул и, подобрав полы шинели, бегом пустился в сторону вокзала. Под сапогами весело взрывались лужи.
Нездешние тучи заполнили небо, лезли на дальние скользкие крыши. Я вернулся в дом. На животе у меня грелись двенадцать сотен.
Вечером дед разбавлял в мензурке спирт. Себе и гостю. Доктор Поляков продувал мундштук в ладонь, на пунцовом лбу проступала тугая жила. Доктор мастерски умел пускать кольца дыма. Синие скрученные баранки стремительно плыли вверх, там растекались завитушками и неуловимо исчезали, будто их впитывал потолок.