Все они вместе составят квадрат
из треугольников, загнанных в угол,
который окажется порочным кругом,
в котором друг на друга уже не глядят!
1990
Леонид Иоффе
«Ну, не жутко ли это…»
Ну, не жутко ли это — собраться
у престола, где истины дом,
где оружие, солнце и братство,
и родство, и сиротство при нем,
где ты сам выставляешься на кон,
где играют наотмашь и в кость, —
сладко, нет ли живется под флагом,
приживальщик, хозяин и гость?
Отвечай же, пришелец и житель,
за двуствольным погнавшийся ртом[5]:
из какого стреляешь? в обиде
на какой остаешься при том?
Что случилось? — Безмолвие? Взрывы?
Горизонт или ты бестолков?
отчего стало диво не диво,
если чудо прошло через кровь?
1978
«Земля, подложенная под житье-бытье…»
Земля, подложенная под житье-бытье,
еще с колен своих не сбросила шитье
и рукоделие, облекшие ее
и припорошенные кое-где жильем;
а что нас ждет —
нас неминуемое ждет
и не минует нас, обложит и найдет,
и неминуемо в раскрой пойдет шитье,
и будет кожа дня багрова, как подтек,
и будет грудь земли раскроена живьем,
и будет сброшено с груди земли шитье,
шитье, слепившееся с кровью за нее,
ее, забившуюся горько под ружье;
а что нас ждет, когда усталый дрогнет свод
и небывалое когда произойдет
сначала наискось, потом наперекос,
а дальше — прошлое и будущее врозь.
1978
Коляска
В залетное и редкое мгновение
приглянется мне тихий майский вид.
Поездка в отдаленное имение.
Рессорная коляска на двоих.
Мы, кажется, сидим в полуобнимку,
к откинутому верху приклонясь.
Прогулка в акварельную картинку
от тихого предместья началась.
С пригорка открываются так ясно
неброский перелесок и село.
И катится рессорная коляска,
все катится с пригорка под уклон.
Потом мы отдыхали у беседки.
Потом по сторонам и впереди
спокойная и мягкая расцветка
легла на перелески и пруды.
А солнце светит низкое, к заходу.
Коляска катит мерно и легко.
Поездка в акварельную погоду,
в далекую усадьбу за рекой.
1976
«Мой город плугом перепахан…»
Мой город плугом перепахан,
а выпростанная из урн
порода родственного праха
горою встала под лазурь.
Со встречи воздуха и утра
все насыщался мощью свет,
пока лазурь, тучнея будто,
сгущалась к прочной синеве.
Предназначался Третий город[6]
и гору праха заселить
и синеву держать над взгорьем,
над лобным взгорьем всей земли.
1977
* * *
1
В лобное место
всея Земли,
в террасы и в лестницы
гор
вросли
светлокаменные очертания —
лобный город в неровен-то час
от начала веков до скончания
казней, розней и братства в лучах.
2
На холмах и во впадинах жили —
гордый львенок с герба[7] не свиреп —
но живя, словно к праху спешили
под безмолвие и под свирель,
и следили, как вдутый рассветом
ворох света осядет вот-вот,
тесаным дорозовеет
и обратно за землю уйдет,
вернуться
5