ведь с гористого лобного места
всей земли и небес и годин
дни летят, словно перышки, в бездну,
в бездну дней, где лежит день один.
1977
«Есть итоговый жизни припадок…»
Есть итоговый жизни припадок,
тот порыва последний виток —
без оглядки на жизни остаток,
от безумия на волосок,
наизнанку, как исповедь, хлынуть,
изойти по несвязным речам,
стать признаний ручьем и лавиной
и о близости что-то мычать,
и отчаянно и безудержно рухнуть,
бухнуться в ноги любви
и ловить край одежд ее нежных
и воздушные руки ловить,
впасть в беспамятство и в безрассудство,
словно завтра и небо и свет
зашатаются и сотрясутся
и обрушатся зданием лет.
Вот и все — лишь обняться осталось,
бормоча и срываясь на вопль,
на любовь разрываясь и жалость,
обожание, нежность и боль.
1977
«Навсегда или только на месяц…»
Навсегда или только на месяц
или сроком на счастья аккорд
мы поедем в прекрасное место,
в дачный дом возле моря и гор,
на веранде у столика сядем
или под руку дом обойдем,
все, что скомкано было, разгладим,
а потом оглядимся кругом, —
вот лужайки, скамейки, аллеи,
вот купальня и теннисный корт,
и земля над умом не довлеет,
а лежит возле моря и гор, —
вот где мы и рискнем и сумеем
и поднимемся, как в мираже,
по свободе планировать, реять
без тревог, без камней на душе,
и блуждать среди дней без боязни
под объятия и разговор
возле настежь открытого счастья
по земле возле моря и гор.
1978
«Теперь по ломтикам и долькам…»
Теперь по ломтикам и долькам
нам время сладкое дают,
и длится лакомство не дольше,
чем райских несколько минут.
Но мы легко уходим в прелесть,
недолгий ломтик надкусив,
когда в плетеном сидя кресле,
глядим в себя, и вид красив.
1979
«Русский заповедник подзабытый…»
Русский заповедник подзабытый,
бывший выпускник твой не потянет
на последних истин первый свиток[8]
и нерусской жизни светлый танец.
Поздно поступать ему как лучше,
а свое нутро не переменишь, —
танец недоузнанный прискучил,
свитка письмена — того не меньше.
Для него и память не спасенье, —
как повторный фильм воспоминанья,
где опять он слово заблужденья
променял на истину молчанья.
Променял он речь на все, что кроме,
кроме слов на белом свете свято,
и теперь безмолвье душу кормит,
а она, потворщица, не рада.
1981
«Иов, Иов, забрезжит ли подмога?..»
Иов, Иов, забрезжит ли подмога?
Ты был, Иов, несбыточно спасен;
Иов; но не вступилась милость Бога
за деточек безгрешных миллион.
На деточек был спущен этот эпос,
как зверь с цепи, на деток спущен был,
а где Иов, чтоб вышел против неба;
и сущее мудрец благословил.
И каждый гад пускает кровь во имя
того, что правдой кажется ему, —
о страшный эпос, о непостижимый,
ты как проклятье сущему всему.
1982