«Тоска бывает же такая…»
Тоска бывает же такая:
внутри себя ее неся,
как будто слез бурдюк таскаешь,
которых выплакать нельзя.
Во сне про гибель видишь фильмы,
а наяву подавлен тем,
что, как во сне, уже бессилен
и нету власти ни над чем.
В особняке той самой жизни,
что предвкушением мила,
уже умом своим корыстным
себе не высмотришь угла.
И притворяешься, бездомный,
самим пока еще собой,
а сам — в глазах уже потемки,
и нарываешь немотой.
1983
«Кружок танцев…»
Кружок танцев,
годы школьные ранние;
скоростной бег
на коньках,
отрочество;
как в проявителе,
в уме полоскание
задач,
юность;
отечество, отчество,
флаг чистой правды,
иврит язык,
и судьба загорелась,
пожар перелета
был, видимо, пик
молодости;
и пошла зрелость;
танцы,
лед горячей заливки,
лица рядом,
истины брызги, —
всех потерял я,
сиротливо
жить, их утратив,
родных и близких.
1988
Стихотворение из цикла «Девушки в Лондоне»
На перестуке модных туфель
себя несут каблук-носок
тугие лондонки, флиртуя
самим переступаньем ног.
Фигуры лондонок надменных
пересекают воздух дня
шагами ног высокомерных
и недоступных для меня.
И как по выстрелам пистонным
они бегут, каблук — боек,
как будто весь огромный Лондон —
лишь полигон для быстрых ног.
1989
«Еще не раз погоду разлинует…»
Еще не раз погоду разлинует
то ливнем, то лучами небосклон,
и облик мира юношу взволнует,
опять не раз, как было испокон,
и он, горя пытливостью, захочет
туда нащупать выход или лаз,
где откровенья бьет первоисточник,
даря нас тем, что видят ум и глаз.
И он взлетит путем воображенья,
его подхватит крыльями мечта, —
и он все ближе к тайне откровенья,
где будет смысл и будет красота.
1989
Владимир Глозман
«На скалу, на беспочвенный лед…»
Все путем.
На скалу, на беспочвенный лед
Я упал как зерно. Я сплю.
Если кто говорит: люблю
Этот лед, — вероятно, врет.
Я на полюс жары плыву.
Надо мною зеркальный свод.
И мое отраженье льет
Золотую желчь в синеву.
Я зерно. Я живу в зерне.
Дует ветер втроем, в трубу.
Эти трое — какую мне
Наплели, напороли судьбу.
Не коснется воды зерно,
Не уйдет на морское дно.
1979
«Опять восходит имярек…»
Опять восходит имярек
И гор касается сугревом.
А я опять сижу за древом —
Невоплощенный человек.
Ко мне спускается змия:
«Оставь напрасные тревоги —
В четыре края света боги
Уплыли. Здесь остался я».
Итак, в саду. Иду запретной
Тропой. По лестнице — шаги.
«Да что ты думаешь? Беги!»
Я прикрываюся газетой.
На женщин падок муж. Оне
На змия и на фрукты падки.
Но эти новые порядки
Не признаются в вышине.
У древа ангел крутит нож,
А мне уже не бить баклуши:
«Зачем ты яблоко покушал?
Теперь на каторгу пойдешь!»